– Ну что? Нету?
– Нету.
– А я вам что говорил?
– Говорил, что нету.
– Ну так послушайтесь умного человека и займитесь делом!
– Да это не мы! Адмирал спрашивает!
– Нехуй делать этому вашему адмиралу – вот что я вам скажу! Как обычно, оказалось, что дело было не в бобине!
– Имеет право! Он же адмирал! Так что делать-то будем? Пошлем радиограмму на завод-изготовитель?
– Ну. – Игорь решил поиздеваться. – Я вот что предлагаю: дробь БП, стопорим ход, висим в пучине морской, аки лев в засаде, а я разбираю турбину, кручу ее на ВПУ и считаю лопатки. Дня за два управлюсь!
– Какой лев, Игорь Юрич?
– Понятно, что морской, какой же еще!
– Издеваешься?
– А вы надо мной что давеча делали?
– Все, свободен.
– Дело было не в бобине! Я вам говорю! – и Игорь, довольный, что опять всех уел, удалился.
Помолчали.
– Так давайте ему просто скажем, что нет такой цифры! – предложил второй комдив, который пришел заступать.
– Коля, ну ты совсем, что ли? Как мы скажем адмиралу, что он спрашивает всякую хуйню? – Антоныч с адмиралами общался намного больше Коли и знал, чем обычно заканчивается, когда ты намекаешь адмиралу, что он не прав, но не в том смысле, что лев, а в том, что раз он штурман по образованию, ну так и проверял бы, как штурман прокладки прокладывает.
– Спать-то хочется уже, – задумчиво пробормотал механик, – Так! Мне все ясно, выхода нет, и поэтому будем прорубать его сами, своими руками. Принимаю волевое решение! Лопаток в турбине – четыре тысячи двести восемьдесят семь! Цифру заучить и довести до всего личного состава, чтоб все пиздели одинаково! Вопросы? Ну все тогда, я – спать.
Утром адмирал явился довольный. Впрочем, это все равно что написать: «Когда светит солнце, то светло» – если ты адмирал и на подводной лодке в море, то доволен ты всегда, даже когда делаешь вид, что недоволен. Вы, конечно, можете упрекнуть меня в том, что откуда мне знать точно, если я адмиралом на лодке никогда не бывал, как, впрочем, и без лодки тоже. Но, ребята, представьте: вы, для примера, царь и в вашем маленьком царстве у вас абсолютная власть, все слушаются вас охотно, делают вид, что вы самый умный, и возражать не смеют ни в коем случае, а если и делают все равно по-своему, то незаметно, чтоб не ущемлять вашего достоинства. Нет демократии, оппозиции и средств массовой информации вообще – ну чем тут можно быть недовольным? Разве что отсутствием женщин, но а) ты точно знаешь, что это временно и б) были бы женщины, откуда бы взяться тогда абсолютной власти?
– Товарищ контр-адмирал! – начал было доклад старпом.
– Погоди, – отмахнулся от него комдив, – сначала важные вопросы!
Уселся в старпомовское кресло, надел очки, развернул блокнот, прокашлялся:
– Эдуард!
– Я!
– Выполнил ли ты мое приказание?
– Так точно!
– Докладывай!
– Товарищ контр-адмирал, лопаток в турбине ни много ни мало, а четыре тысячи двести восемьдесят семь штук! Доклад окончил!
– Антоныч?
– Так точно, товарищ контр-адмирал! Четыре тысячи двести восемьдесят семь штук!
– А не врешь ли ты мне, выгораживая своего непутевого подопечного?
– Никак нет! У кого хотите можете спросить!
– А и спрошу, а как вы себе думали! Старпом, я тут нужен?
Старпом на секундочку завис. Ну, типа, на кой хрен вообще тут может быть нужен беспокойный контр-адмирал? Но так же адмиралу не скажешь, правильно? Такт и все такое.
– С вами, конечно, спокойнее, но я справлюсь!
– Если что – кричите!
И адмирал, сложив блокнот, очки и ручку в карманы, вышел.
– Предупреди корму! – Антоныч будто и не видит, что я и так уже звоню на пульт.
– Пульт, адмирал к вам пошел, на какой борт – неизвестно!
– Есть, приняли. Ждем.
Вернулся он минут через сорок и прямо сиял от удовольствия.
– Проверил вахту. Замечаний почти нет!
Ну конечно же нет! Они же ждали! Как это у адмиралов происходит, интересно, когда они становятся адмиралами? У них стирают память о сермяжном прошлом или они сами делают вид, что родились – и сразу в адмиралы?
– Про лопатки опросил – все знают! Один, выходит, Эдуард у вас так себе специалист!
– Просто молод еще! – заступается Антоныч, – дошлифуем!
– Да, – подтверждает адмирал, – молодость в нашем деле фактор отрицательный! Не то что мы с тобой, да, Антоныч? Борозды не испортим!
– Но глубоко и не вспашете! – хихикает старпом.
– Что ты сказал?
– Я говорю, к акустикам пошел. Акустик меня вызывает.
А я молчу сижу. Во-первых, хочется спать, во-вторых, мне огрызаться еще по сроку службы не положено, а в-третьих, я не могу рассказать адмиралу правду и разозлить его на моих товарищей: ну побуду дураком пару дней – убудет с меня, что ли? А потом он все равно забудет: больно горяч он был, да сильно отходчив и дело свое любил так искренне, что все остальное в его характере отходило на второй план да так там и оставалось.
Потом про банки в аккумуляторных батареях еще спрашивал и про количество баллонов ВВД, но это – легкотня, это все знают. А на устройстве двубойной захлопки он успокоился: оказалось, что он путает ее с байпасным клапаном, но вслух признать этого не хочет и поэтому отстал, обозвав нас дерзкими, малообразованными и плохо воспитанными недолюдьми, что, в общем, неудивительно потому, что очевидно же, что когда мы рождались, то все роддома в наших захолустьях были закрыты и у мамок наших, вместо санитарки Люси (родом из деревни, но после медучилища осталась в городе, двое детей, в разводе, имеет виды на зама главврача и для этих видов позавчера приобрела югославский бюстгальтер за полторы своих получки), роды принимал слесарь второго разряда Колян в цеху сборки дисков сцепления на авторемонтном заводе, а сосать нам, вместо сиськи давали гаечные ключи – и что от нас после этого можно ждать? Но не совсем успокоился, а переключился на боцманов, и те две недели, под его чутким руководством, изучали семафорную азбуку. Потому что, ну вы понимаете, как под водой без нее-то?
Александр Мазин
Страх
История эта странная, а верней было бы сказать, – жуткая, случилась со мной на земле, называемой собирательно – «Сибирь». В детстве я думал, что вся она сплошь заросла дремучим лесом и обитают в нем мощнобородые широкоскулые великаны, кладущие на день не более десятка слов.
Однако в поселке, давшем мне недельный приют, когда, заработав деньжат, решил я передохнуть перед возвращением в Питер, такой бородач был только один. Прочие – помельче. В большинстве – горькая пьянь. Что же до тайги, то вокруг была плоская, как стол, равнина на добрую сотню километров окрест.
