– Что-то там про правое переднее колесо говорили, – добавил запыхавшийся водитель.
Они втроем подошли к правому переднему колесу. Трех болтов уже не было, а четвертый развинтился и вот-вот собирался отлететь. Через минуту, на самой скорости, колесо должно было отскочить. Парни по-комсомольски чесали затылки, а беспартийный дед Митрич отчаянно крестился.
А однажды вышел и вовсе неслыханный случай. Дочка бабы Тони уехала по делам в город. Старушку оставили сидеть с малышом, ее внучком. Малыш удался на славу: пухлый, круглый и теплый, как каравай. Бабушка любила возиться с ним, носить по соседям и хвастаться. За год до рождения малыша она точно так же бегала по деревне с гигантским кабачком в руках, уродившимся у нее в огороде. Бабушка, как обычно, уложила бутуза в колыбельку, затопила печку, чтобы приготовить оладьи, и отправилась на минутку до кумы. От нее еще к кому-то. Стояли старушки, зацепившись языками, – не оторвать. Вдруг баба Тоня ахнула. По деревне прямо в их сторону шел Слухач. На нем была фуражка. Флотский ремень отчаянно блестел на солнце. Женщины не сразу узнали Слухача: на улице его никто отродясь не видел. Они оторопели. Слухач остановился. Как-то странно поводил головой. Бабе Тоне это сразу напомнило немецкий танк. Она пряталась в огороде, а «тигр» стоял посреди дороги и вот так же крутил башней – то вправо, то влево. И тогда, и сейчас от этого зрелища по спине у нее пробежал холодок. И вдруг Слухач как закричит:
– Баба Тоня!
Старушки аж подпрыгнули, как будто тот «тигр» все-таки выстрелил.
– Бегом домой, пожар у тебя!
Баба Тоня с визгом понеслась по деревне. Кто был в домах, повыскакивали с ведрами и лопатами и побежали за ней. У хаты собралась целая толпа. Дом стоял цел и невредим. Народ опешил и топтался у калитки. Но баба Тоня, отставшая и доковылявшая до своего забора с опозданием, растолкала всех и бросилась к дверям, повторяя:
– Сказано же вам, пожар там.
Один мужик нехотя поплелся за ней. Едва распахнули входную дверь – из нее повалил дым. Малыша не было слышно. Его вытащили на улицу и начали шлепать. Скоро он закашлялся и начал кричать. В горнице огнем занимался половик. Из полуоткрытой створки печи на пол летели горящие угли. Пока все суетились перед домом бабы Тони, у них за спинами молча прошел Слухач, направляясь домой. Скоро должна была вернуться из соседней деревни мать, и он не хотел ее напугать.
Каждая мать непременно жалеет своего ребенка, даже если он двухметровый детина-разрядник. Что уж говорить о матери Слухача, слепого, израненного, целыми днями сидящего на балконе дома на глухой окраине села. Как-то раз она напросилась с бабой Тоней в дальнюю деревню. Там уцелела дореволюционная уездная церковь. Баба Тоня частенько туда ездила. Церковь сама дышала на ладан. Крест с нее сняли еще в начале двадцатых годов. Здание потихоньку разваливалось. Едва местный батюшка залатает крышу с одной стороны, она осыпается с другой. Когда они подходили, баба Тоня все шептала матери Слухача:
– Ты не гляди, что храм такой убогий, батюшка там самый настоящий, прозорливый.
Народу в храме собралось немного. После службы они обе подошли к священнику. Он был совсем стареньким, тугим на ухо. Мать Слухача сначала долго сомневалась, но потом выдала батюшке свою историю, выстрочила, как обойму из пулемета. Она глотала слова вперемешку со слезами и все рассказывала, рассказывала… Какой хороший у нее мальчик, как он всем помогает, как выручает, и сколько людей он уже спас и на фронте, и здесь, в селе, после войны, а за это ему никакой награды – балкон посреди леса да одиночество в темноте. Долго она говорила. А когда замолчала, батюшка сказал ей в ответ только одно:
– Это он не их – это он себя спасает.
Мать Слухача вышла из церкви и, едва они отошли, в сердцах плюнула даже. Баба Тоня пыталась ее утихомирить, но женщина не унималась:
– Глупый поп, он меня и не слышал, видно!
Как-то осенью мать Слухача уехала на несколько дней к родственникам в город. Слухач остался в доме совсем один. Но он не унывал. Моряк по-прежнему пропадал на своем балконе и смаковал разноголосицу осенних дождей. Среди них было у Слухача несколько особенно любимых. Село неспешно готовилось к зиме и как будто глубже врастало в землю. Занавески на окнах держали всё чаще задернутыми. Собаки, и те лаяли уже через раз. Всё потихоньку сползало в сон. Туман из оврагов приходил надолго, иногда стоял в подворотнях до полудня. Для деда Митрича наступила золотая пора. Его бессонницы по осени проходили, и он спал как убитый.
Но этим утром его разбудил стук по крыше. Дед Митрич долго сидел в кровати и прислушивался. Снаружи едва занималась утренняя зорька. Вскоре стук раздался в окно, потом на крыльце. Дед Митрич схватил ружье и распахнул дверь. На ступеньках сидел огромный орел. Старик не верил своим глазам. Орел призывно стукнул в крыльцо еще раз и взмахнул крыльями. Далеко он не улетел, а продолжал кружиться над деревней. Вокруг клоками клубился туман. Озадаченный дед Митрич вышел за калитку. Он осмотрелся. И ахнул. В одном месте туман над дорогой слегка рассеялся, и в образовавшемся просвете дед увидел малыша бабы Тони. Ему едва исполнился год. После того случая с пожаром он начал расти еще быстрее, как на дрожжах, будто его самого тогда посадили в печь. Но ходить карапуз не умел, только ползал на крейсерской скорости. А тут бутуз бежал по главной деревенской улице собственными кривыми ножками, сам по себе, босой, в одной рубашечке, и бежал очень резво. Дед Митрич поковылял за ним. Малыш свернул с дороги к какой-то калитке, вцепился пухлыми ручонками в деревяшки и начал трясти их, громко рыдая. Дед Митрич остановился рядом с ним, чтобы перевести дух. Он не сразу понял, что стоит возле дома Слухача.
Скорее машинально, нежели осознанно старик толкнул калитку и засеменил к дому. Входная дверь была, как обычно, не заперта. Дед Митрич вошел в дом. Он знал, что мать Слухача уехала в город. Поэтому стал звать его по имени. Но никто не откликался. Вспомнив про заветный «капитанский мостик», как они все в деревне за глаза называли его балкон, дед Митрич лихо для своих лет забрался по внутренней лестнице на второй этаж. Слухач лежал на полу рядом со своим креслом. Он синел прямо на глазах старика. Ртом моряк отчаянно хватал воздух. Дед Митрич поспешил обратно, чтобы позвать на помощь, и в дверях столкнулся с дочкой председателя.
– Что с ним?
Дед Митрич беспомощно развел руками. Они поднялись вдвоем наверх. Девушка опустилась рядом со Слухачом на колени и стала делать ему искусственное дыхание. Старик в отчаянии наблюдал за ними, а потом вдруг вспомнил, что председателева дочка – их медсестра. Со страху он как-то забыл об этом. Дед Митрич немного успокоился.
– Дочка, а ты как здесь? Рань-то какая, – спросил дед Митрич.
– Дедушка, нам срочно машина нужна, – не ответила она на его вопрос.
А потом сказала:
– Муженек мой меня разбудил. Как начал храпеть. Никогда не храпел, а тут вдруг сразу за семерых. Я вышла на крыльцо – глядь, а в конце улицы малыш бабы Тони шагает. А следом за ним ты. Глазам своим не поверила. Я за вами… Дедушка, помогите мне его стащить.
