Но вот случилось страшное – наступил момент, когда годных для чтения печатных объектов не осталось совсем. Тогда, ломая мозги, я кое-как продрался через «Рекурсивно аксиоматизируемую характеризацию в теории моделей», данную мне командиром. Когда уже были прочитаны все инструкции, имеющиеся на корабле, уставы, приказы и предостережения типа «Стой, убьет!», «Опасное напряжение» (относительно последних двух произведений в моей голове почти созрел трактат о их бесспорных литературных достоинствах как классических образцов лаконичности и поэтической глубины). Дальше в ход пошло абсолютно все. После того как я прочитал все заводские шильдики на приборах, клейма и бирочки на простынях, одеялах, на одежде, верхнем и нижнем белье, досконально изучил все надписи на консервных банках, пакетах, мешках и шоколадных обертках, – я неожиданно застал себя за странным занятием: глядя в потолок на хитросплетения трубопроводов и кабель-трасс, я пытался прочитать, что же там зашифровано. После этого я опять обратился к доктору. Ломов понял, что случай тяжелый, сделал клизму, поставил горчичники и закрыл в кормовом гальюне на сутки. Когда я вышел, мне полегчало.
Командир отсутствовал в боевой рубке не больше десяти минут, но, когда он вернулся, наверху уже была полноценная ночь. Меня не переставали удивлять тропические сумерки, вернее, их полное отсутствие – свет и тьма наступали почти мгновенно. В перископ уже практически ничего не было видно – лишь фосфоресцирующие пятна, вспыхивающие на поверхности моря то здесь, то там, да небрежно брошенное вдали мерцающее ожерелье береговых огоньков оживляли безрадостную картину мира.
Поднявшись по трапу в боевую рубку, источая немытым телом жар и зловоние, командир внимательно выслушал мой доклад о надводной обстановке и сам прильнул к окулярам перископа. Часто переступая, словно пританцовывая, он сделал полный оборот.
– Горизонт чист, как кружевные трусики девственницы! – сентенциозно заключил он, закончив осмотр.
Некое романтическое видение мимолетно пронеслось в моем мозгу, лишь только я представил себе то, о чем невзначай упомянул командир. Но видение это тут же бесследно исчезло. Если и есть место романтизму на подводной лодке, то только самой его малости. На смену некоему воображаемому утонченному образу пришла суровая реальность. Передо мной стоял коренастый, плотный, лоснящийся от пота мужик в бледно-голубых трусах, шлепанцах на босу ногу, с красной коробочкой ПДУ на боку и с серым вонючим полотенцем на шее. Командир сейчас мало походил на того статного флотского офицера, капитана второго ранга, командира грозной подводной лодки, каким я знал его прежде. Впрочем, мы все сейчас мало походили на себя прежних и вид имели приблизительно такой же.
Боевая рубка на подводных лодках нашего типа – не место для многолюдных сборищ. Металлический стакан, около двух метров в диаметре, набитый различным оборудованием: посередине – черное жерло шахты перископа, рядом трап наверх и тут же люк вниз, в центральный пост. Относительно комфортно здесь может ощущать себя всего лишь один человек. Двоим уже тесно. Если появляется третий, то лучше не двигаться: неминуемое соприкосновение с влажным, немытым телом соседа вызовет не самые приятные ощущения. Но замполита это, похоже, не сильно беспокоило. Поднявшись из центрального поста, неуклюже повернувшись, он склизко отерся и буквально размазал меня по стенке. Еще телодвижение, и я намертво припечатан его широкой спиной к пробковой обшивке рубки. Видимо, зам так и не приметил меня, потому как в таком положении мне пришлось пробыть довольно долго, пока он рассказывал командиру какой-то очередной свой бородатый анекдот. И лишь когда мне стало совсем невмоготу, я захрипел и затрепыхался, зам приметил меня, ослабил давление и отлип. Тут наконец на выручку мне пришел командир – он дежурно посмеялся и спешно отправил замполита вниз с заданием произвести ревизию остатков продовольствия в провизионке и снять пробу со стряпни кока, которую тот приготовил на ужин. Лишь когда зам ушел, я смог вздохнуть полной грудью.
– Ну что, минер, отдышался? Давай, теперь сам командуй! Погружайся на сто метров и объявляй ужин. Ты сейчас командир… а я передохну…
Сказав это, командир самоустранился, присел на буй-вьюшку в сторонке, достал из-за трубопровода гидравлики потрепанную половинку журнала «Наука и жизнь» и углубился в чтение. Он часто таким образом тренировал вахтенных офицеров, давая им возможность испытать себя на разных должностях и в разных условиях. И хоть вид его сейчас выказывал полное равнодушие к происходящему, но понятно было, что ситуация находится под полным контролем.
С некоторым душевным волнением, но внешне бодро и решительно я приступил к делу: принялся выкрикивать необходимые в данном случае команды:
– Центральный, опустить перископ, выдвижные устройства! Осушить трюма, выгородки, продуть баллоны гальюнов! Бортовые моторы средний вперед! Боцман, погружаться на глубину 100 метров с дифферентом пять градусов на нос!
С мягким шипением поехала вниз бесконечная стальная сигара перископа, скрываясь в черном жерле шахты. Палуба качнулась и стала медленно клониться вперед. Ожила, качнувшись, поползла вниз стрелка глубиномера. Пошли однообразные доклады об осмотре отсеков. Глубина – двадцать, двадцать пять, тридцать… Командир, а за ним и я, задраив за собой нижний рубочный люк, спустились в центральный пост.
Командир и здесь, устроившись поудобней в кресле, демонстративно самоустранился, продолжив чтение. Но никаких особых усилий предпринимать уже не требовалось. Управление погружением со стороны командира подразумевает произнесение твердым голосом ряда известных команд, а дальше все движется как по накатанной. Каждый знает свои обязанности – дело делается.
На темечко освежающе закапала морская вода, я с наслаждением размазываю ее по шее и лицу. При подходе к заданной глубине стрелка глубиномера замедляется, боцман постепенно отводит дифферент. Палуба выравнивается, и можно уже стоять на ровной поверхности. В отсеке деловитая тишина, изредка прерываемая клацаньем клапанов при перекладке рулей глубины и докладами из отсеков.
– Центральный! Глубина – сто метров! – по очереди доложили первый и седьмой.
– В центральном глубина – сто метров! – вторит им боцман.
Всё. Погружение прекращено. Рули глубины приведены в горизонт. Лодка бесшумно движется во мраке, рассекая глубины океана.
– Стоп моторы! Товсь двигатель эконом-хода!
– Акустик, прослушать горизонт!
– Команде произвести малую приборку! Приготовиться к ужину!
Ну вот вроде и все: приказание выполнено, зачет успешно сдан. Но командир не спешит вновь взваливать на себя груз командования подводной лодкой, продолжает чтение, видимо не на шутку увлекшись.
Зашустрили щетками по пайолам приписанные к центральному посту матросы: трюмный и торпедный электрики. Еще один матрос протирает влажной фланелькой поверхности приборов, маховики, краны и изгибы трубопроводов. Каждый день перед завтраком, обедом и ужином на корабле производится такая пятнадцатиминутная малая приборка. Раз в неделю, в субботу, сразу после завтрака начинается большая приборка и продолжается до обеда. Такой распорядок позволяет содержать корабль в чистоте и порядке без особых усилий.
