Адмирал еще совсем недавно был нашим командиром дивизии, меня в лицо помнит, а потому совсем по-родственному, пропуская процедуру подавления личности погонами, выпрыгивает из машины и, указывая адмиральским перстом куда-то в сторону берега, коротко приказывает:
– Белов, чтобы вот этой х… и завтра утром здесь не было!
Смотрю в ту сторону, куда указывает начальник. Там, у каменного забора, стоит чуть перекошенный компрессор на четырех колесах.
– Товарищ адмирал… а куда его убрать-то? Это же базовское хозяйство… Меня же потом…
Адмирал нетерпеливо перебивает:
– Белов, бл…! Да эта хрень с колесами здесь уже лет двадцать стоит. Я ее еще старшим лейтенантом помню… Убрать на х…! Если что, ссылайся на мой приказ и гони всех в… Туда же! Задача ясна? Утром проверю!
В общем-то, он прав. Я и сам этого «железного коня» помню еще с курсантской практики. Сколько служу, столько и стоит он на одном и том же месте, а матросы с береговой базы, периодически красящие в зоне все, что не двигается, приноровились заодно с заборами и стенами и его покрывать серой, цвета фашистского мундира краской, да так, что он уже давно слился с общим фоном зоны, органично вписываясь в общий пейзаж.
Адмирал стремительно скрывается в машине, которая газует и улетает куда-то вперед, к воротам из зоны. Адмиралу хорошо. Он приказ отдал и испарился в даль поселковую. Все издержки по его выполнению достаются мне. Выхожу через КДП, чтобы осмотреть объект. Вблизи компрессор оставляет гнетущее впечатление трагического памятника прошлых войн. Он явно нерабочий. Его, судя по всему, не двигали с места и тем более не запускали уже минимум лет десять. Попытался поднять кожух. Не получилось – он накрепко приклеился многолетней краской и открываться не желает. Наконец, отогнув край, выясняю, что агрегат работать не может по определению. Внутри практически ничего нет. Все внутренности, видимо, сперли предприимчивые береговые механизаторы, скорее всего еще во времена дорогого Леонида Ильича. Начинаю мыслительный процесс. Экипаж в казарме, подсменная вахта, похоже, уже рассосалась по кораблю, зарылась в тряпках и давит массу по полной, то есть людских ресурсов нет и до утра не будет. Да и куда эвакуировать эту рухлядь, я пока еще не решил. Потому, посчитав, что утро вечера мудренее, я отправился обратно на борт корабля в центральный пост бдеть вахту и обдумывать судьбу несчастного компрессора. Как раз к двум часам ночи меня и осенило…
В пять часов утра мой помощник старший мичман Мотор поднял меня со шконки, после чего я растормошил четырех бойцов из турбинной команды, стоявших в этот день на вахте. Турбинистов я привлек к выполнению своего плана исключительно по прозаическим причинам. Были они из моего дивизиона, а потому секретность намеченного мною деяния была бы соблюдена на все сто процентов. Бойцы поворчали и, напялив ватники, выползли вместе со мной на пирс. Там я припер к рубке верхнего вахтенного, предварительно выведенного из сомнамбулического состояния парой пинков, и, стращая всеми немыслимыми наказаниями, взял с него слово, что он ничего не видел, ничего не знает и вообще, кроме как на ствол автомата, последние два часа не смотрел. А затем я вывел свою команду за КДП…
Моя идея была проста, незамысловата и по-военному решительна. Просто утопить этот доисторический раритет. Как будто его и не было. Перетаскивание его через ворота зоны в дневное время могло повлечь за собой кучу глупых вопросов, разборок, выяснений обстоятельств и обязательно бы закончилось каким-нибудь немыслимым втыком, еще и неизвестно с какой стороны. А так исчезновение привычной, а оттого и не бросающейся в глаза в повседневности части пейзажного ландшафта зоны могло еще долго оставаться незамеченным. Глубина залива даже у берега была не меньше 40 метров, и оставалось только подкатить агрегат к склону и помочь ему погрузиться в воды губы Сайды. Бурчащие от недосыпа матросы задачу осознали правильно и без лишних обсуждений, уцепившись за водило, которым компрессор цепляли к машине, потащили его к склону. Лишенная большей части внутренностей коробка на колесах на удивление легко снялась с места и покатилась, куда надо, – благо, колеса ее, заботливо покрываемые из года в год слоем краски, были спущены не до конца и именно катились, хотя и со скрипом. Самой трудной задачей оказалось перетащить агрегат через крупные камни, которыми был щедро усыпан берег, но мои турбинисты, которым еще светило около часа сна, с веселым ненавязчивым матерком практически пронесли его через их нагромождения и спихнули в воду.
Тонул старый разоренный компрессор быстро, словно торопился расстаться со своей никчемной сухопутной жизнью. Меньше чем через минуту о нем напоминали лишь редкие пузырьки воздуха, поднимавшиеся из глубины. Время было еще темное, и, посветив на воду фонарем, чтобы убедиться в окончательной гибели агрегата, я дал бойцам отмашку, и они рванули обратно в прочный корпус досматривать свои дембельские сны.
На подъем флага старпом решил не подниматься, что, собственно, было предсказуемо. Умирающим голосом затребовав завтрак к себе в каюту, он приказал после подъема флага начать малую приборку на весь день и его не беспокоить. Когда подсменная вахта выползла на пирс, а я с вахтенным центрального поста забрался на мостик поднимать флаг, глазам моим предстала очень интересная и интригующая картина. Прямо у того места, где несколько часов назад мы утопили компрессор, стояла «Волга» командующего флотилией и пара уазиков. На берегу, у склона, стояла группа офицеров, среди которых я по адмиральским погонам сразу приметил самого командующего, и увлеченно, но вразнобой тыкала в сторону воды руками. Видимо, тема разговора была довольно острая, так как движения рук самого командующего сильно напоминали ветряную мельницу при хорошем лобовом ветре. Это было довольно занятно наблюдать до тех пор, пока рука адмирала, описав дугу, не остановилась, указывая в мою сторону, после чего из группы, окружающей главного флотоводца, раздались одновременно несколько громких команд:
– Дежурный по кораблю… Дежурный… Сюда… Бегом!!!
Никакой альтернативы нашему кораблю вокруг не наблюдалось, и я, все же оглядевшись на всякий случай по сторонам, выскочил из рубки и, покинув корабль, засеменил к корню пирса. Навстречу мне сразу же убыстренным шагом направились два офицера, в одном из которых я узнал коменданта гарнизона. Не дав мне даже представиться по форме, установленной уставами Вооруженных сил, они вдвоем безо всяких прелюдий начали перекрестный допрос:
– Дежурный… Тут в последние пару часов никакой аварии не наблюдалось?! Никакая машина не падала в залив? Кто у тебя утром стоял верхним вахтенным? Давай его сюда срочно! У вахтенного все патроны на месте? Кто старший на борту?
Вот тут-то я совершенно неожиданно прозрел и понял, что же за суета творится на дороге возле пирса. Как оказалось, рано утром командующий флотилией вызвал свою машину, чтобы по какой-то стратегической необходимости быстренько сгонять из дома в штаб. А дело, как я уже упомянул, происходило в середине октября, и ночью выпал первый снежок, ровным и тонким слоем покрывший пустынную в выходные дни зону. Компрессор мы топили еще в темноте, и бойцы перетаскивали его через дорогу, уцепившись сообща за водило, отчего колею от его колес не затоптали, и она ровно и красиво отпечаталась на снеге, покрывавшем асфальт так, как будто какую-то машину просто занесло на обочину, ну и дальше… в воду. Причем после этой нашей операции снег попадал еще немного и перестал. А рано утром через зону проехали несколько дежурных машин, после чего картина аварии с утоплением какого-то автомобиля стала просто-таки убийственно убедительной. Да и на камнях тоже остались следы злополучного агрегата, который бойцы отправляли в море, протаскивая его по осклизлым камням. А потом на службу поехал командующий, случайно узревший следы колес, уходящих влево с дороги через девственно чистый тротуар, туда, к воде, и, остановив машину, сделал соответствующие выводы…
