Утреннее солнце уже пробралось в караулку сквозь голубые занавески на зарешеченных окнах. Сквознячок из форточки пытался справиться с густыми слоями табачного дыма. На кухне исходил паром огромный чайник.
Нечаев, невысокий круглолицый ефрейтор в белесой гимнастерке, прислонил автомат к стене и склонился над столом. Медленно и старательно, закусив верхнюю губу, вывел подпись. Прищурившись, оглядел результат, пощелкал кнопкой авторучки и пририсовал к подписи хвостик с длинным крючком.
Начкар скосил глаза. Ухмыльнулся и вновь уставился в телевизор.
– Вот смотрю я, Нечаев, и думаю, отчего так: чем у человека фамилия проще, тем чаще он ее на полстраницы раскатывает. Как же мне тогда прикажешь расписываться? – Капитан взял дымящуюся сигарету на манер ручки и принялся размашисто чертить в воздухе: – Хо-да-ко-в-ск-и-й! На километр, что ли, получается?
Нечаев молчал, переминаясь и поглядывая на длинноногих девок, резво скачущих под бодрую музыку. Солнечное пятно добралось до экрана, изображение потускнело.
Ходаковский неожиданно рассердился:
– Что уставился? Баб не видел, что ли? Стоит, пыхтит. Насмотришься – поллюции замучают! Потеря боеспособности, моральное разложение, опять же… Хотел бы, небось, такой вставить? Вон как раскорячилась!
Ходаковский кивнул на экран.
Стоя на четвереньках, блондинка в ярком трико энергично отводила в сторону ногу.
Нечаев невнятно мыкнул.
Начкар стряхнул пепел на пол. Подмигнул ефрейтору:
– Хотел бы, хотел. Я ж вижу. Одни бабы на уме. А служить кто должен? Я пепельницу долго ждать буду?
Нечаев шагнул к окну. Взял с подоконника банку из-под кофе, поставил на подлокотник кресла начкара.
– В общем, так. – Ходаковский сделал несколько сильных затяжек и сунул окурок в банку. – Забираешь сейчас из второй Черкасова и доставляешь урода на подсобку. Объем работ там укажут. До обеда чтобы управились. И чтоб не сачковал, а как папа Карло въябывал! Без перекуров и отдыха! Мне доложат потом, как и что. Смотри у меня, а то сам к нему пойдешь! Понял?
Нечаев нахмурился. Кивнул, глядя в сторону:
– Да понял, чего там…
Ходаковский, не вставая, попытался пнуть его начищенным носком сапога:
– Не «понял», а «так точно!»
– Так точно…
– «Товарищ капитан!»
– Так точно, товарищ капитан.
Начкар протяжно вздохнул и томно посмотрел в потолок:
– Ты, Нечаев, откуда у нас будешь?
Нечаев широко, во все круглое лицо, улыбнулся:
– С Вешек я, товарищ капитан. То есть Вешки называется. Село такое. Как на Ливны с Орла ехать, там и будет.
Ходаковский хмыкнул. Опершись о подлокотники, поднялся из кресла. Вытянул вверх руки и с хрустом потянулся. Поправив кобуру, почесал пах, подошел к сейфу и зазвенел ключами.
– В Рэмбо не играть, к автомату не присоединять. Конвоировать только с примкнутым штык-ножом. Понял, нет?
– Да понял я, – ответил Нечаев. Получил тычок в грудь от начкара, исправился: – Так точно!
– Товарищ…
– Капитан.
– Не «капитан», а…
– Товарищ капитан.
– То-то же!
Укладывая потертые магазины в промасленный подсумок, Нечаев пробубнил себе под нос:
– Зачем тогда выдавать-то их?
– Попизди у меня! – кратко объяснил Ходаковский, запирая сейф. – Чтоб не расслаблялся, для того и выдают тебе боевое оружие. Между прочим, в караулах все сутки с подсумком быть полагается. И жрать, и срать, и спать с ним на пузе. Это у нас тут детский сад развели. На устав насрать всем. Бардак в стране и армии. В Светловке, говорят, без всего – штык-нож один только, на ГСМ заступают. А вот мы вам оружие доверяем. Чтоб служба медом не казалась. Бдил чтобы – для тупых разъясняю. Хлебалом не щелкал. Отберет Черкасов автомат, вставит тебе в очко, да и…
Начкар задумался на секунду.
– И, кстати, правильно сделает. Родина, она, Нечаев, в твоем лице ничего не потеряет. Разве что мамоньке взгрустнется чуток. «В углу-у запла-ачет мать-стару-у-ушка-а!..» – фальшиво прогундосил капитан, помахивая связкой ключей.
Нечаев засопел, моргая бесцветными ресницами, махнул рукой:
– Да ну, скажете тоже…
Ходаковский выкатил глаза:
– Ты не ручками махать должен, воин, а уже пять минут как с губы отбыть и арестованного вести на работы. Или неясно что?
Ефрейтор закинул автомат за плечо.
– Разрешите идти? – тронул кончиками пальцев пилотку.
– Пиздуй, – разрешил начкар и вернулся в кресло.
Телеспортсменки, растянувшись на маленьких ковриках, восстанавливали пульс и дыхание. Мячики грудей под яркими футболками размеренно поднимались и опускались.
– Ишь, бляди, – добродушно проворчал капитан. – Самохина с Котовым подними, на пост пора, – бросил в спину Нечаеву. Ткнул пальцем в экран. Прищурился:
– Вон та-то, с повязкой, хороша, а? Нечаев? В этих… как там… Сошках твоих, небось, таких не водится? Всё Клавки да Люськи одни, да? Доярки-ударницы?
Нечаев, глядя в пол, прошел по короткому коридору, толкнул тяжелую дверь и шагнул на залитый солнцем асфальт караульного двора.
Проходя мимо комнаты отдыха смены, ефрейтор побарабанил пальцами по стеклу и пошел дальше – к высокому забору и массивным воротам со встроенной калиткой.
Утро было душное, сухое и тихое. Верхушки осинок за забором, обычно чуткие к малейшему дуновению ветра, замерли в накалявшемся воздухе.
«Жара будет, – сбросив с плеча автомат и ухватив его за цевье, уныло подумал Нечаев. – И Черкасов еще этот…»
Вздохнув, ефрейтор стукнул прикладом в крашеные доски ворот.
Минуту постоял, вслушиваясь. Стукнул еще пару раз, добавил сапогом.
За воротами лязгнуло и заскрипело железо. Послышались шаркающие шаги.
«Демин», – догадался Нечаев. Закинул автомат за спину и крикнул, задрав голову к вьющейся над воротами «колючке»:
– Спишь, что ли? Открывай давай!
Распахнулось обзорное окошко. Показалось опухшее со сна лицо Демина. На голове – колтун светлых волос. Тупо моргая, Демин разглядывал ефрейтора.
– Нечай, ты-ы, што-о-о ль? – растягивая в кривом зевке рот, поинтересовался наконец Демин. – Хода че делает?
– Аэробику смотрит. Открывай, за Черкасовым я.
Калитка приоткрылась. Нечаев перешагнул высокий порог и оказался на внутреннем дворе гауптвахты.
Здесь было прохладней – солнце не успело прогреть плац и бетонный арестантский блок, сплошной стеной идущий с северной стороны. Узкие, в частую решетку окошки были прикрыты «ресничками». С крыши, над дверью, свешивал круглую и выпуклую морду прожектор.
