Но, несмотря на такое близкое соседство, я ее ни разу не видел: служба, наряд за нарядом.
Ну вот и мы с первыми лучами солнца тоже наконец-то откинулись.
И тут такой ор за стенкой: «Убью нахуй! Ёбаные твари, всю ночь ждала, когда вы там наебетесь уже, животные упоротые!»
И сразу же громовой стук в дверь, аж в печке огонек начал разгораться потухший.
Я вскакиваю, натягиваю труселя, распахиваю дверь, а там вестник Ада какой-то: небритая бабища килограммов на 100, волосы-пакли в стороны – точно летела, глаза «Кровавая Мэри» – кровь с самогоном, в руках топор ржавый, халат-самобранка.
Бабища набирает в рот воздух, чтобы сдуть наш поросячий домик своим отборным зоновским матом ко всем чертям собачьим, и тут моя жена сзади ко мне подходит, обнимает меня и спрашивает, еще не видя всадника Апокалипсиса: «Сережа, а кто это там?»
И тут тетя Света открывает рот еще шире, еще, еще – и вдруг сдувается, как воздушный шарик. Стоит и смотрит на нас, вторым подбородком дергает, ну как ребенок, у которого новогодний подарок украли:
– Вы… вы, суки ёбаные… вы такие красивые…
Обмякла, стекла тут же на наше крыльцо, гулко откинула голову на дверной косяк и зарыдала, подняв к небу выгоревшие белесые глаза.
Матросы как боги
Один раз за всю свою биографию выступил с пламенной речью. Перед матросами.
Январь месяц на Дальнем Востоке. Температура воздуха поднялась с минус 35 до минус 30. Та самая температура, когда в голову командования приходят удивительные и глобальные идеи.
Зима застала нашу часть врасплох: нас поделили на две части. Военный феодализм никто не отменял.
Нам досталось полцарства справа, нашим друзьям-сослуживцам – полцарства слева.
Высший разум, называемый «Военная мысль», принял решение строить заборы. Два независимых забора в нескольких сантиметрах друг от друга: конгруэнтно и параллельно.
В качестве старшего назначили меня. Я же пять лет в высшем военно-морском училище был лучшим курсантом по строительству заборов.
Сейчас требовалось подготовить лунки глубиной один метр для будущих столбов.
Выстроил матросов с лопатами, которые еще Цусиму помнят – лопаты, не матросы. Вышли на объект.
Тяп. Ничего. Тяп-тяп. Тишина.
Земная твердь. Хоть она и создавалась на Второй день, мы опередили Время и натолкнулись на нее в Первый.
Херась-херась. Заиндевевшая земля чуть потрескалась.
Ху-як! Лопата отскочила, как пуля, попавшая не в ту голову.
Матрос обернулся на меня. Я стоял, широко расставив ноги, ветер трепал кашне. Соврал: кашне не было, я был в техноте – технической одежде. Мы, офицеры, в ней всегда были: на службе, на днях рождения, на собственных свадьбах. Даже женщины наши были в ней почти всегда. Их отличали только накрашенные губы бордо и «ленинградские» ресницы.
Выхода было два: долбиться или дождаться весны.
– Товарищи матросы! – Ветер трепал мою челку, усы покрылись обледеневшей росой дыхания. – В тяжелую годину выпало нам…
Я осекся: это же сраный забор, а я их призываю, как в штыковую атаку скакать конницей против танков!
– …проявить ум и смекалку. Так как земля не выполняет требований вышестоящего командования, мы изображаем бурную подкопную деятельность при приближении вражеского, тьфу, нашего командования части. Делайте что хотите, но чтобы мы за этот сценарий получили «Оскар» на всех кинофестивалях мира!
За это я обещаю отвезти вас в часть к обеду, где вы будете имитировать обморожение и остальное недержание. Всё поняли?
– Б-э-э-э-э.
– К оружию, товарищи!
Матросы побежали в кочегарку, оставив двоих впередсмотрящих. Один, естественно, был назадсмотрящим.
Вдалеке показалось облако снежной пыли.
– Еду-у-у-ут!
По этой вводной из кочегарки выскочили все, даже кочегары, которые на лопатах несли раскаленный уголь.
Матросы бежали к месту будущего забора. Они оказались проворней, чем можно было предположить, зная их как мешки с песком у подножия пожарного щита.
Из недр «Урала» вышел старший офицерский состав. Оправился и глянул в нашу сторону.
То, что матросы – боги, я и так знал, но тут стал свидетелем: превратить в соляные столбы несколько штук офицеров им оказалось настолько под силу, что они даже головы свои не повернули в сторону «Урала».
Соляные изваяния стояли и хлопали заиндевевшими ресницами: около каждой лунки происходило действо.
Один матрос совершал удар ломом о землю, второй падал на четвереньки и теплом дыхания согревал землю, опять удар лома, опять тепло дыхания.
После этого кочегар сыпал с лопаты раскаленные угли, раздавалось злобное шипение и шел пар.
В это же время из кочегарки выбегала группа закопченных лиц, неся огромными щипцами металлический столбик с раскаленным в печи концом. Столбик восстанавливался, прикладывался в очертания лунки и выжигал там округлое чадящее тавро.
Еще удар ломом. Лопаткой выбирались угли, и катастрофа повторялась снова и снова.
Комиссия приблизилась вплотную. Видать, кто-то из матросни по ошибке на них уголек присыпал.
– Товарищ лейтенант… Это… Да как же так?.. Благодарим за службу!
Поблагодарить лейтенанта за службу – это как на эшафоте спросить о последнем желании. И я воспользовался.
– Служу Советскому Союзу! Настоящим докладываю: обморожение среди личного состава, упадок сил и им вечером в караул заступать. Прошу направить в часть личный состав для обогрева, питания и отдыха!
Попросить командование об отдыхе личного состава – это самое кощунственное, что мог произнести рот военного человека. Это не в нелепую мясорубку послать и не красить крашенные вчера стены. И даже не строевой подготовкой заниматься. Это – отдых!
Но подвиг неизвестных матросов так поразил воображение комиссии, что она ответила, подбадривая друг друга круговой порукой в кивании головами:
– Принято! Через час отвезти личный состав в расположение части!
В кунге «Урала» я спросил годка:
– Это кто вас так научил? Я сам не ожидал.
– Вы сами виноваты.
– Я? Да я просто пообещал отвезти в часть…
– И не мурыжить нас на морозе. Мы вам и помогли.
Это была первая и единственная моя благодарность от командования части. Но вскоре она сгинула в куче выговоров, строгих выговоров и еще каких-то наказаний и проклятий.
