– То-то же! Не воруй чужого. Давай, Женя, переносим дрова к себе, а то рядом с нами воровка поселилась.
Он говорил нарочито громко и насмешливо. Попроси Клавдия дрова, ей бы дали, но она решила взять тайно.
Юрка и Женя переносили поленья в свою комнату. Когда заканчивали, Юрка вдруг прислушался – из Маргаритиной комнаты доносился треск.
– Стулья ломают. А что они топят, у Маргариты же нет буржуйки?
– Может, им нашу отдать? – осторожно предложила щедрая Женька.
– Шиш им, а не буржуйка! Я лучше и нашу, и вашу на хлеб обменяю. И чего мы раньше об этом не подумали? Они так всю Маргаритину мебель покрушат.
Утром, стоило Юрке растопить буржуйку, явилась Клавдия. Вошла хозяйкой:
– Кипятка не дадите?
Юрка пожал плечами, хотя соседка вряд ли заметила из-за вороха одежек мальчика.
– Только в обмен на воду и дрова.
– Где же я вам возьму?
– Там же, где и мы, – на улице!
Женька никогда не слышала столько жесткости в голосе друга.
– И вообще, вы чего Маргаритину мебель ломаете? Она вернется, с вас спросит.
– Кто вернется? – удивилась соседка.
– Маргарита вернется. Она из госпиталя вернется, такое вам покажет…
Когда за растерянной соседкой закрылась входная дверь, Женька поинтересовалась у друга:
– Откуда Маргарита вернется, она же убита?
Этот же вопрос задал и приведенный Клавдией управдом.
Юрка не растерялся:
– Кто-то видел Маргариту Семеновну убитой? Нет, значит, она жива. Наша Маргарита всех переживет. Так что готовьтесь, – злорадно пообещал он нежеланной соседке.
– Может, тогда в комнату Якимовых? – чуть растерянно предложил управдом.
– А те лучше, что ли? И вообще, чего к нам? Напротив пустая квартира стоит, там все померли.
Управдом только вздохнул:
– Хотел как лучше, думал, дети одни, присмотрит…
– Кто это одни, мы? У нас и Елена Ивановна есть, и вон Егор Антонович. И лучше одним, чем с этой…
Потом они стояли в холле, наблюдая, как Клавдия с дочкой таскают свое барахло в квартиру напротив. Юрка держал наготове свисток.
– Чего это? – насторожилась теперь уже бывшая соседка.
– Чтоб вы Маргаритино чего не уперли.
– Да нужно оно мне!
– И вообще побыстрей, квартиру выстужаете.
– Чего делаю?
– Холод не напускайте в чужую квартиру.
Юрка чувствовал себя победителем, ему удалось изгнать противника со своей территории!
Словно в отместку за изгнанных соседей, в дом пришла беда…
Перед самым Новым годом Елена Ивановна вошла в квартиру, едва передвигая ноги, и присела у самого входа. Женька бросилась к ней:
– Устала, мамочка? Проходи, у нас чай горячий есть. И суп вот-вот готов будет. И хлеб есть. – Вгляделась в лицо матери и с ужасом прошептала: – Что, мама, что?
– Папа, – мама показала дочери белый листок, который крепко сжимала в руке.
Как ленинградки боялись этих листков! Похоронка… Извещение о том, что такой-то… муж, сын, брат, отец… убит в бою. Тогда еще не писали, что пал смертью храбрых, просто извещали, что человека больше нет.
Немного придя в себя, Елена Ивановна рассказала, что похоронку принес не почтальон, а друг Льва Николаевича Андрей, с которым вместе и работали, и на фронт отправились.
Женька сидела молча, чем она могла утешить мать? И чем мама могла утешить ее? А рядом топтался, то и дело подкладывая дрова в и без того раскаленную печку, Юрка. Он тоже ничем помочь матери и дочери не мог. Когда пришла похоронка на его отца, Женька предложила считать своего общим, мол, теперь у них будет один отец на двоих. Когда умерла Юркина мама, для обоих мамой стала Елена Ивановна. Теперь отца у них не было ни одного.
– А дядя Андрей не рассказывал, как погиб Лев Николаевич? – осторожно поинтересовался Юра.
Елена Ивановна вдруг замотала головой:
– Я не верю, что Лева погиб, не верю. Никто не видел его мертвым, не похоронил.
– А как же тогда похоронка?
– После боя многие не вернулись, но гитлеровцы защитников Ленинграда в плен не берут, значит, убит. Андрей ранен, потому и смог разыскать меня, принес кое-что, что было у Льва, – фотографии, письма… И ту тетрадку, которую он обещал исписать нам до победы. Даже половины не исписал…
Юрка сжег кучу дров, в комнате даже тепло, но Женя не обращала на это внимания. Мама не стала ни есть, ни пить, сразу легла, укутавшись с головой, видно, не хотела, чтобы видели ее слезы. Она очень любила мужа и не желала принимать новость о его гибели.
– Мама, а может, в часть написать командиру? – осторожно предложила Женька. – Вдруг он что-то знает о папе.
– Похоронка подписана папиным командиром. Он не стал бы подписывать такую страшную бумагу, если бы не был уверен в гибели, – донеслось из-под одеяла.
Ленинградцы по-разному воспринимали смерти, которые видели каждый день рядом, и гибель родных на фронте. Смерть обессиленных людей от голода и холода на улицах города или в выстывших обледенелых квартирах казалась чем-то обычным, а гибель в бою – совсем иное.
Женька долго не могла заснуть, вспоминая, как они ездили в ЦПКО, как папа учил ее плавать, кататься на велосипеде, удить рыбу… Какой он сильный и ловкий, как любил делать подарки своим девочкам, причем к девочкам относил всех троих – бабушку, маму и Женьку.
На следующее утро Елена Ивановна отправилась в свой госпиталь на проспект Воровского, вдов в Ленинграде полно, как и сирот, это не отменяло необходимости делать операции, вставать вместо погибших мужей к станкам, шить форму для красноармейцев, печь хлеб и продавать его… ходить за водой, стоять в очередях в магазинах, дежурить на крышах и чердаках, исхитряться добывать какую-то еду для семьи…
Пока люди были живы, они что-то делали, даже если родные умирали или гибли один за другим. Или были живы, пока что-то делали.
Раньше на Новый год в квартире обязательно ставили елку в холле. Приносил ее Станислав Павлович, наряжали сообща. Командовала всем, как и праздничным угощением, Ирина Андреевна. Было шумно, весело, как обычно в большие праздники.
В этот раз ни елку ставить некому, ни встречать. Квартира пустая, в ней лишь двое детей. Елена Ивановна снова на дежурстве, Женя и Юра остались одни. Они сумели где-то раздобыть большую еловую лапу, достали игрушки, но когда стали наряжать, Женька расплакалась. Каждая игрушка о чем-то напоминала. Вот этого зайца они делали с мамой в прошлом году, а этот снеговик Маргаритин. А эту тряпичную куклу сшила Елизавета Тихоновна, клоуна, у которого двигались руки и ноги, смастерил Станислав Павлович, цепи они клеили с бабушкой, а большого Деда Мороза принес два года назад папа…
