У Иры Свешниковой из тринадцатой квартиры умерла бабушка. Она была совсем слабая, никуда не ходила и просила выкупить ее хлеб и принести дров. Ира осталась одна, папа на фронте, старшая сестра на казарменном положении. Станислав Павлович просто привел девочку к себе:
– Вот тут поживешь, а там будет видно. Только вот похоронить твою бабушку не могу, ни сил, ни средств нет.
Они с Юркой просто завернули тетю Паню в простыню, перевязали веревкой ноги и шею, привязали к саночкам и стащили на улицу. Таких трупов на саночках, а потом просто кусках фанеры или вовсе без ничего, если санок уже не хватило, на улицах становилось все больше. По городу их иногда собирали, грузили в кузов машины и отвозили хоронить в общие могилы. А иногда спеленатые мумии успевало занести снегом раньше, чем приходила машина, и те оставались лежать под сугробом.
Как-то узнала о смерти матери старшая сестра Иры и забрала девочку. Правда, оказалось, что не к себе – некуда, а в детский дом, мол, там выживет.
Узнав о том, что Иру уже оформили, Станислав Павлович расстроился:
– Зачем же? Мы бы вместе выжили.
Тетя Дуся пришла счастливая – ей выделили целых два талона на девчонок, чтобы обедали в столовой! Нарядила Таню и Олю в довоенные платьица, хотя сверху все равно надела все, что нашлось, уж очень было холодно на улице. С начала ноября стояли сильные морозы, а к концу и вовсе застудило, и снегу было по колено.
Юрка пошел помогать матери и сестричкам, им самим до Аничкова моста не дойти. Но в столовой не остался, потом признался Женьке, что там слишком сильно пахло едой:
– Даже голова закружилась, боялся, что упаду.
Он вышел на улицу, а чтобы не околеть, прохаживался до Аничкова моста и обратно. Столовая в полуподвале, там, где всегда был рыбный магазин.
Когда ахнула бомба, Юрка стоял напротив Дворца пионеров, вспоминая занятия в своем кружке. Почему-то сразу побежал к столовой, хотя было видно, что дом не разрушен. Дом нет, а вот внутри столовой все превратилось в крошево – мебель, еда, но главное – дети!
Тетя Дуся не пострадала, даже не была ранена, она в это время вышла на улицу, чтобы посмотреть, где Юрка. На другой стороне проспекта 25-го Октября его не увидела и пошла по Рубинштейна. Выжить-то она выжила, но словно тронулась умом, лежала, молча глядя в потолок. Никакие беседы и даже крик Станислава Павловича не помогали, она твердо решила умереть, чтобы «там» встретиться со своими девочками и попросить у них прощения за этот проклятый суп в столовой.
– А Юрка уже большой, выживет и без меня…
Юрка махнул рукой:
– Она после гибели отца все равно уже мертвой была, только делала вид, что живет. Доставала фотографию и обещала, что мы все скоро к нему, чтобы немного подождал. Накаркала.
Тетя Дуся умерла через три дня. Люди выживали в этом аду, только если хотели жить, если было ради кого. Она не хотела, хотя оставался еще Юра.
Юрка перебрался в комнату к Станиславу Павловичу – так дров расходовалось меньше, что важно. И питаться вместе легче. Они отоваривали и соседские карточки, но хлеб отдавали Елизавете Тихоновне, а крупы и муку складывали в общую кучу, щедро добавляли из своих запасов и готовили вполне съедобное и сытное варево.
Удивительно, когда бабушка и Станислав Павлович только наполняли полки кладовой и большого буфета, казалось, что запасов хватит не на один год. Но на пятый месяц стало ясно, что запасы иссякнут если не до Нового года, то вскоре после него. Наверное, это потому, что Станислав Павлович щедро делился припасенным с любым голодающим, который появлялся в их квартире. Об этом прознали, и к ним норовили заглянуть даже просто без повода, якобы расспросить о положении дел на фронте, посмотреть новые позиции красных флажков на карте, погреться и… получить хоть что-то в подарок. Быстро разошлись и сушеные грибы, и табак из листьев, и даже хвоя. По горсточке, по щепотке, по кусочку, но съедобное исчезало все быстрей не в желудках Станислава Павловича и его подопечных. Ни Женька, ни Юрка, ни Елена Ивановна не осуждали: разве можно не поделиться с тем, у кого от голода на лице одни глаза, если у тебя самого еще что-то осталось?
У Станислава Павловича появилось новое прозвище: Дон Кихот. Женька не знала, кто это такой, Юрка тоже не знал. Елена Ивановна объяснила просто:
– Очень хороший человек. Добрый.
С таким прозвищем своего наставника и защитника Женька и Юрка были согласны совершенно!
19 НОЯБРЯ, среда
Наконец после обработки и систематизации разведывательных данных о ледовой обстановке на Ладожском озере найдено единственно возможное направление трассы для связи Ленинграда с Большой землей – от мыса Осиновец к островам Малый и Большой Зеленцы и далее на Кобону и Лаврово.
20 НОЯБРЯ, четверг
В Ленинграде проведено еще одно, пятое по счету, снижение норм выдачи хлеба. На рабочую карточку теперь будет выдаваться 250, а на все остальные – по 125 граммов хлеба в сутки.
Продолжаются артиллерийские обстрелы. Сегодня в городе разорвалось 100 снарядов.
Женя с Юркой вернулись из Дворца пионеров, где в устроенном там госпитале помогали раненым – читали им письма, писали под диктовку, даже пели песни. Ходить далековато, и делать это с каждым днем все трудней, природа словно сошла с ума: забыв, что ноябрь еще не совсем зима, она обрушила на и без того замерзающий город такие морозы, какие не в каждом январе бывали.
Дети пришли совершенно замерзшие, мечтая только об одном: поскорей к буржуйке и к кружкам с горячим чаем. Чаем это только называлось, заваривали хвою и веточки, к тому же Станислав Павлович не позволял много пить, опасаясь отеков и водянки. От этой гадости погибло много ленинградцев, пытаясь заглушить чувство голода, люди пили много подсоленной воды.
Из комнаты слышался голос Елены Ивановны.
– Мамочка! – бросилась туда Женька.
– Замерзли? Идите скорей к огню.
Женька с болью заметила, как много морщинок появилось на мамином лице, как оно осунулось, под глазами темные круги.
– Устала, – призналась Елена Ивановна. – Всех, кого только можно, на фронт забрали, второй хирург, смешно сказать – зубной врач! Приходится подсказывать, где и как резать. Сутками от стола не отходим, пока скальпель или игла из рук валиться не начинают. Ладно, не будем о грустном. Хотите, смешное расскажу?
– Расскажи! – обрадовалась Женька.
Но смешное тоже оказалось невеселым. Во дворе Елену Ивановну встретила соседка из второй парадной, та, что всегда разодета в пух и прах, у нее муж где-то на продовольственной базе работал.
– Елена Ивановна… по секрету скажу: я готова обменять спирт на хлеб.
– Но у меня нет хлеба, и спирт мне не нужен.
Соседка рассмеялась:
– Я не вам предлагаю, а у вас прошу. Вы мне спирт, я вам хлеб или что-то другое, что скажете.
