Я пробыл дома шесть недель, и примерно столько же времени у меня оставалось до вылета на следующий 250-километровый забег в пустыне Атакама, Чили, в октябре. В Китае со мной не произошло никаких травм, и я смог вернуться к тренировками почти сразу же после возвращения домой. Я был уверен, что нахожусь в оптимальной форме, чтобы поехать и победить в забеге в Атакаме, особенно сейчас, когда я знал нескольких бегунов, с которыми мне придется соревноваться, например, Томми и Жулиана. И если я выиграю в Атакаме, я поеду на Марафон в песках в 2017 году, подготовленный к тоу, чтобы войти в первую двадцатку. Во всей истории забега ни один австралиец не завоевывал более высокого места.
Незапланированная поездка в Китай на поиски пропавшей собаки не входила в мой план тренировок. За шесть недель до Атакамы я должен отрабатывать сто шестьдесят километров в неделю на тренажере в моей импровизированной домашней сауне. Вместо этого я ничего не делал. Все мои тренировки пошли коту под хвост, когда поиски Гоби заполнили мою жизнь.
Помимо Атакамы, у меня была еще одна веская причина не ехать в Китай. За последние несколько недель я был на работе не в лучшей форме, и просить еще один отпуск, не предупредив руководство, означает подвергать их доброжелательное отношение максимальному испытанию. Я точно знаю, что ответил бы, будь я на их месте.
А если я и поеду, то на что, положа руку на сердце, мне можно надеяться? Я не знаю языка, не могу читать на китайском или на той непонятной разновидности арабского языка, что встречалась мне в Урумчи, и обладаю еще меньшим опытом в поиске потерявшихся собак, чем та женщина, что возглавляет поиски. Если я и поеду, то только потеряю время – и их, и мое.
В итоге мое мнение изменилось за очень короткий срок. Не то чтобы я внезапно нашел ответы на все мучавшие меня вопросы или у меня вдруг появилось чувство, что, поехав туда, я найду Гоби. Я решил ехать по одной простой, но убедительной причине, которую я сообщил Лусии во второй вечер после того как узнал, что Гоби пропала: «Если я не поеду, и мы не найдем ее, мне кажется, я не смогу жить потом с этим».
Вот так и получилось, что я оказался у выхода на посадку в аэропорту Эдинбурга, готовый взойти на борт самолета, чтобы совершить перелет в Урумчи длиной более тридцати часов с двумя пересадками. Я сфотографировал план своего перелета и выложил его в интернете. Столько людей проявили к нам доброту и щедрость, что мне хотелось показать им, что я делаю все возможное для Гоби.
Прошло только четыре дня после звонка, но я летел, понимая, что люди, так щедро жертвующие средства на возвращение Гоби домой, хотели, чтобы я поехал и нашел ее. Мы создали второй сайт по сбору средств и назвали его «В поисках Гоби», чтобы оплатить мой перелет, а также расходы, которые уже несла поисковая команда – на распечатку, бензин, наем водителей и сотрудников и питание. Как и в случае с сайтом «Гоби едет домой», щедрость людей просто поражала нас с Лусией. Мы превысили стоящую перед нами цель – 6200 долларов – в первые пару дней.
Кроме того, я поехал с благословения своего начальника. Когда я начал рассказывать ему о том, что Гоби потерялась, он не дал мне договорить. «Езжай, – сказал он. – Найди собаку. Реши этот вопрос. Бери столько времени, сколько тебе нужно».
Что касается Атакамы, то это была та проблема, которую я не мог решить. Я знал, что поездка в Китай займет все допустимое время моего отсутствия на работе, и это будет означать отмену моих планов на забег в Чили, но я решил, что бесполезно переживать из-за этого. Если я потеряю Атакаму и найду Гоби, это будет стоить того.
Я сел на самолет и в последний раз проверил Facebook. Мы получили десятки сообщений, наполненных поддержкой, позитивом и верой в лучшее. Во многих комментариях говорилось одно: эти люди молятся, чтобы случилось чудо.
Я был согласен. Именно в этом мы нуждались. Меньшее нам не поможет.
В бессонной мгле ночного перелета мне снова вспомнилась история Клиффа Янга.
Как и я, он не предполагал, что вызовет такой ажиотаж, когда неторопливо подошел к старту в 1983 году. Подозреваю, он также не предполагал, что выиграет. Но знал, что преодолеет дистанцию. Опыт, вера в себя и некоторое непонимание того, с чем он сталкивается, придали ему уверенности, в которой он нуждался.
Найду ли я Гоби? Я не знал. Смогу ли я сделать то, что предлагали люди, и добиться того, чтобы моя история появилась в местной прессе? Этого я тоже не знал. Был ли у меня опыт в подобных мероприятиях? Тоже нет.
Но я знал, что готов к борьбе. Я знал, что мое желание найти Гоби было сильным как никогда. Чего бы это ни стоило, я знал, что не успокоюсь, пока не обыщу все на свете.
14
Спустя десять минут после того как мы выехали из аэропорта, я наконец-то понял, что мне не нравится в Урумчи. Проезжая по городу перед забегом и после него, я был слишком занят своими мыслями, чтобы обратить на это внимание, но, сидя на заднем сиденье автомобиля Лу Синь рядом с переводчицей, я слушал ее объяснения, почему на каждом светофоре и мосту установлена телевизионная камера замкнутой системы. Я наконец-то понял. В Урумчи была угнетающая атмосфера. В нем чувствовалась опасность. Как ни странно, это напомнило мне жизнь в общежитии в Уорике, когда мне было пятнадцать. Повсюду чувствовалась угроза насилия, и я был бессилен защитить себя.
По словам переводчицы, Урумчи представляет собой образец того, как китайское государство справляется с политическим волнениями и этнической напряженностью. Существует давняя вражда между местной народностью уйгур, исповедующей ислам и не относящей себя к основному Китаю, и ханьцами, которых правительство Китая стимулировало заселять эту местность с помощью налоговых льгот.
В 2009 году уйгуры и ханьцы вышли на улицы и устроили бой, вооружившись кусками железных труб и топоров. Более ста человек погибло, почти две тысячи было ранено.
«Видите это место?» – спросила переводчица, которую я прозвал Лил. Это была местная девушка, которая изучала английский в Шанхайском университете. Узнав о Гоби, она подписалась на наши новости, и мы общались с ней с самого начала.
Мы попали в пробку и медленно ползли мимо большого участка незастроенной земли, огороженной колючей проволокой и охраняемой солдатами с автоматами на входе. Солдаты внимательно всматривались в людей, выстроившихся, чтобы пройти через сканер аэропорта. Мне это напоминало военный объект.
«Это парк, – сообщила Лил. – Вы были на местном вокзале?»
«О да, – усмехнулся я. – Было забавно пробираться по нему. А что там, нужно пройти два уровня безопасности?»
«Три, – ответила Лил. – Два года назад уйгурские сепаратисты осуществили нападение. Они использовали ножи и взрывали бомбы. Они убили троих и покалечили семьдесят девять человек. Затем, еще через неделю, они убили тридцать одного человека и ранили девятерых на рынке».
После беспорядков 2009 года власти Китая установили тысячи видеокамер замкнутой системы высокого разрешения. А через несколько лет, после повторной вспышки нападений с применением холодного оружия и бомб и уличных волнений, установили еще больше камер, а также сканеры и километры колючей проволоки и наводнили улицы тяжеловооруженными солдатами.
