«Подслушивать нехорошо, – укорила я себя, но тут же оправдала свое любопытство, – но в интересах дела можно».
Видимо, Лукин вновь взял мобильный телефон – послышался писк, которым обычно сопровождается нажатие кнопок:
– Володя, зайди. Я здесь. Ну здесь, в кабинете бухгалтера.
Я бросилась к двери в кладовку, но та оказалась закрытой.
– Черт, – сорвалось у меня с языка.
Времени, чтобы спрятаться, уже не было – в конце коридора появился напарник Лукина. Пришлось сделать вид, будто я ищу Андрея Михайловича. Рядом с кладовкой у нас находится комната, в которой хранятся новые сервизы, скатерти, столовые приборы. В принципе, Андрею Михайловичу здесь делать нечего, но Володя этого не знает.
– Андрей Михайлович, вы здесь? – спросила я через дверь, когда Володя поравнялся со мной. – Вы случайно нашего директора не видели?
– Директора? Он в зале, – ответил Володя, даже не обратив внимания на то, что я стучала в дверь, на которой висел замок.
– Спасибо, – ответила я и сделала пару шагов в сторону зала.
Владимир юркнул в мой кабинет. Я опять вернулась к двери, моля бога, чтобы никто меня не застал за этим неприличным занятием.
– Вова, ты всех свидетелей опросил? Тогда сделаем так. Я займусь новым трупом, а ты поезжай, возьми у телефонного оператора распечатку звонков Полянского и выясни, кому чаще всего звонил покойный. Отсортируешь: кто друзья, кто родственники, кто деловые партнеры. Со всеми надо поговорить. Пообщаешься – доложишь. На ровном месте ядами не травят.
– Все-таки яд?
– Да, Карлович звонил. На стенках бутылки нашли химическое соединение, которое в маленьких дозах используют в фармакологической промышленности.
– Ясно, – вздохнул Владимир. – Там, кстати, отец Полянского приехал. В зале сидит. Его коньяком и валерьянкой отпаивают. По всему видно, что плохо мужику.
– Ну это понятно. Я сейчас немного разберусь с бумагами и выйду. Все, беги.
Понимая, что меня могут обнаружить за дверью, я срочно ретировалась. Скорости моей позавидовал бы олимпийский чемпион: когда Владимир вышел из моего кабинета, я уже была у входа в зал.
Весь наш персонал в скорбном молчании стоял у стены. Чем-то это напоминало траурный караул. В центре зала сидел пожилой мужчина, на котором были сконцентрированы взгляды всех присутствующих.
«Димкин отец!» – догадаться было нетрудно.
До сегодняшнего дня самого главного босса мне видеть не приходилось, и я почему-то представляла Петра Максимовича иначе: высоким, массивным, со строгим выражением лица, полным сил и энергии, непременно в костюме и в галстуке.
Сейчас в кресле сидел сгорбленный старик с растрепанными седыми волосами и потухшим взглядом. Рядом с ним стоял Андрей Михайлович. В одной руке он держал коньячный бокал, в другой – рюмку с прозрачной жидкостью.
– Выпейте, Петр Максимович, ну выпейте, – повторял Андрей Михайлович, протягивая обе руки на выбор.
– Не могу – не помогает, – мотнул головой Петр Максимович. – Ты лучше мне объясни, Михалыч, почему? Почему мой сын? Что произошло? Как такое вообще могло случиться? – спрашивал он как в бреду. Казалось, он и не ждал ответов, понимая, что правду ему сейчас никто не скажет. Она есть, но до нее еще надо докопаться.
До слез было жалко Петра Максимовича. Многие не сдерживали свои эмоции: кто-то украдкой шмыгал носом, кто-то, не стесняясь, тихо плакал. У меня тоже подозрительно защипало в глазах. Я достала платок и, отвернув лицо, смахнула слезинку.
– Это Димин отец? – спросила Катя, каким-то образом возникшая за моей спиной.
Я даже не заметила, как она вышла из коридора.
– Да.
– Я подойду к нему.
Катя подалась вперед. Я схватила ее за локоть, чтобы остановить.
– Не надо, Катя. Ты разревешься – еще больше его расстроишь, сама расстроишься.
– Это да, – согласилась со мной она. – Да и вряд ли Дима обо мне отцу рассказывал. Придется объяснять, а объяснять нечего. Эх, Дима, Дима… Никогда себе не прощу, – застонала Катя.
Рядом стоящие сотрудники повернули к нам головы. В их взглядах читалось сострадание к Кате. Все знали, что Димка был неравнодушен к девушке. И теперь ее жалели практически так же, как и Петра Максимовича.
Я поймала себя на мысли, что сейчас все оплакивают Диму, но почему-то никто не вспоминает о Василии Ивановиче. А ведь он ни один год проработал в «Кабуки», и о нем тоже надо бы вспомнить. Несправедливо как-то получалось.
– Пройти можно? – услышала я за спиной голос Лукина.
Я молча посторонилась.
– И вообще, что вы все здесь стоите? – Лукин явно был чем-то недоволен и не скрывал этого. На пути попалась я – вот он и оторвался на мне.
– Вы заняли мой кабинет, – пожала я плечами, придав лицу равнодушие. Скандалить я опасалась.
– Теперь он свободен – идите, – бросил он, направляясь к Полянскому и Андрею Михайловичу.
Заметив приближающегося следователя, Андрей Михайлович отошел в сторону и знаком показал нам всем выйти из зала. Кто-то вышел на улицу через парадный вход. Большая часть направилась к служебному. Я и Катя задержались у двери, чтобы подождать Андрея Михайловича.
– Андрей Михайлович, ну как он? – я бросила взгляд в сторону стола, за которым сидели Петр Максимович и Лукин.
– Как? Да никак… – отмахнулся он от моего вопроса. – Идемте. Дел много.
– Мы сегодня откроемся для посетителей? – спросила Катя.
– Не до них, – вздохнул Андрей Михайлович. – Не думаю, что при связях Петра Максимовича Диму долго будут держать в морге. Крайний срок – послезавтра отдадут. Значит, уже сегодня надо готовиться к поминкам, а до этого надо повара найти. Иван и Александр одни не справятся. Эх, как не вовремя Лобов заболел.
Меня больно кольнули слова нашего директора. Он говорил так, будто бы Василий Иванович не умер, а уволился – ни скорби, ни сожаления в его голосе не было.
– Вика, позвоните в бюро по трудоустройству, может у них есть кто-то на примете. Катя, ты прикинь меню и составь список продуктов.
– На сколько человек ориентироваться?
– Человек на семьдесят, не меньше. Родственникам и своим знакомым Петр Максимович сам скажет. Остаются Димины друзья. Петр Максимович просил всех оповестить.
– Может, я этим займусь? – предложила я Андрею Михайловичу свою помощь.
– Да, Вика, займись, – обрадовался он.
– Вы мне только номера телефонов дайте, а я всех обзвоню.
– Где я тебе их возьму? – округлил глаза Андрей Михайлович.
– Записная книжка, ежедневник, на худой конец, мобильный телефон?
– Полиция забрала телефон. Наверное, телефонные книжки тоже.
