– И меня, – сказал Иван.
– Ну и тебя, конечно. Ведь это из-за тебя, из-за нее, – она кивнула на Еву, – я не поехала бы. Но ты же понимаешь, что я поеду.
– Конечно, – сказал Иван. – Я понимаю. Кэтрин, ты действительно всерьез?
– Ну, конечно, – она посмотрела на него, как на полного идиота. – Конечно, я всерьез. Айвен, послушай, если ты не готов переезжать, давай поеду я, а вы с Евой потом приедете. Хорошо?
– Возможно, – сказал Иван. – Возможно, это будет лучшим решением.
Кэтрин очень быстро собрала вещи, Иван понял, что она уже давно готовилась к этому, просчитывала, всегда этого хотела. Он с тоской размышлял о том, где сам сделал ошибку – принудил ее к браку, заставил родить ребенка… Может быть, он в этом виноват, или никто не виноват, или… Он долго размышлял об этом, но, так как прекрасно понимал, чем все кончится, даже не уговаривал жену остаться.
Кэтрин уехала в Лос-Анджелес, уехала быстро и надолго, она вернулась только один раз, чтобы попросить у Ивана развод. Жизнью Евы она почти не интересовалась. О том, чем живет ее почти бывший муж и дочка, тоже. С запозданием Иван сообразил, что карьера всегда стояла для Кэтрин на первом месте, и если бы он был более чутким, более понимающим, то сообразил бы, что он – всего лишь временный аэродром для дозаправки, а ребенок – досадная помеха, которую можно бросить.
Оказавшись в Лос-Анджелесе, Кэтрин изменилась быстро и неотвратимо. И с той женщиной, которая потом приезжала и холодным взглядом смотрела на него и на Еву, Иван не хотел иметь ничего общего. Надавив на свои рычаги, он отсудил полное право опеки над дочерью, да и отсуживать особо не требовалось. Не то чтобы Кэтрин собиралась биться за нее. Ее родители выказали некоторое сожаление, однако тоже не принимали участия в жизни внучки. Иногда звонили на Рождество, да и все.
– А теперь держи его… вот так, да, так, аккуратно и ближе.
Ева послушно подсунула листик, на котором сидела божья коровка, поближе к Фелькиному носу.
Фелька, как обычно, была звездой. Марьяна даже не стала заставлять кошку сниматься, вернее, не пришлось. Фелька, привычная к тому, что хозяйка постоянно прыгает вокруг нее с фотоаппаратом, даже в незнакомом месте решила, что все происходит так, как оно должно происходить. Когда Марьяна усадила кошку на низкую каменную ограду в саду и вежливо, очень вежливо попросила некоторое время не дергаться и побыть самой главной моделью в ее, Марьяниной, жизни, Фелька просто сидела, задумчиво щурясь и созерцая. А когда ей под нос стали совать листочек с божьей коровкой, исправно его нюхала несколько раз подряд. Листочек держала Ева, которой ужасно понравилось быть ассистентом фотографа. Свои обязанности девочка исполняла четко и верно. Она настолько прониклась происходящим, что пообещала Марьяне обязательно стать знаменитым фотографом.
– Ты же вроде ветеринаром хотела стать еще вчера? – вспомнила Марьяна. – Что произошло?
– Ну-у, я могу быть фотографом-ветеринаром.
Марьяна содрогнулась.
– Боже упаси. Лучше тогда уж анималистом. Будешь ездить по всему миру, лежать в кустах с огро-о-омным объективом и ловить в кадр играющих африканских львов.
– А что, так можно? – радостно спросила Ева.
– О-хо-хо, – сказала Марьяна. – Девочка моя, ты живешь в мире неслыханных возможностей.
После разговора с Иваном на душе стало неожиданно легко. Даже несмотря на то, что рассказал ей старый друг о ее, Марьяниной, матери, все равно это было – будто вскрыть старый нарыв. Да, поболит немного, но потом непременно станет легче. И, как оказалось, уже стало, прямо на следующее утро.
Ева честно поднялась в семь утра, чтобы успеть к мягкому свету, помогала ловить насекомых, фотографировать Фельку, ее пятки, кончик хвоста. Марьяна ловила в объектив то блестящую на солнце паутинку, то капельку, которая повисла на заборе, то любопытный кошкин нос. Здесь, в этом теплом краю, где осень начнется еще не скоро, казалось, будто возможно все: и выиграть конкурс (ха-ха три раза), и вылечить маму, и как-то разрешить свои с ней противоречия. Вернее, свои собственные внутренние противоречия. У мамы-то никаких вопросов к Марьяне, кажется, нету, кроме недовольства ее работой на Райковского.
– А что ты будешь делать с этими фотографиями? – спросила Ева. – Распечатаешь и повесишь на стенку? У нас на стенах много всего висит. – Она задумалась. – Ну, картины там всякие, папа любит картины. Он даже здесь немного купил.
– Да? – удивилась Марьяна. Ей казалось, что картины, которые висели в съемной квартире Райковского в Москве, прилагаются к этому жилищу. – Те, которые в кабинете у него? Пейзажи. Я не очень разбираюсь, но они мне понравились.
– Ага, – Ева кивнула. – Это какой-то модный художник, или не очень модный, но почему-то известный. Папа мне объяснял. Он вроде умер. Или не умер. Короче, это лучше у папы спросить.
– Действительно, лучше спросить у папы. Так что, папа живопись любит?
– Да, он увлекается. Привозит всякие картины, вешает их на стены. Не очень часто и много, но хорошие, мне нравятся.
– А ты сама любишь живопись?
– Папа меня водил в музеи. Мне не нравится всякая абстракция, когда непонятно, что намалевано. Я так в три года рисовала. Пф-ф… – Она гордо помотала головой. – А вот если пейзажи, или город, или животные какие-то – это я люблю. И папа такое любит. Он тоже всякие круги и прямоугольники не очень уважает.
– Понятно, – сказала Марьяна и ответила на более ранний вопрос: – Нет, я не буду эти фотографии распечатывать и вешать на стенку. Я буду участвовать в разных конкурсах.
– Конкурсы? Это как в школе?
– Да, только для взрослых. Взрослые вечно в чем-то состязаются. Еще хуже, чем дети, так что не думай, будто вырастешь, и конкурсы из твоей жизни исчезнут. Нет, это борьба за выживание. – Марьяна погладила флегматично сидевшую Фельку. – Вот ее снимки, если они получатся хорошими, и я их нормально обработаю, отошлю на конкурсы, может, какой-то приз выиграю. А может, и не выиграю, не знаю. Но поучаствовать я хочу.
– Здорово! А можно посмотреть, как ты обрабатываешь? Мне очень интересно.
– Конечно, – сказала Марьяна, – никакой тайны в этом нет.
Ей было очень приятно, как Ева интересуется тем, что делают взрослые, живо, без малейшей фальши. Неизвестно, кем станет эта милая, чуть застенчивая, а иногда очень бойкая девочка. Это определит только время, но сейчас Марьяне было приятно общаться с Евой. И впервые девушка остро пожалела о том, что Райковские уедут, и общение сведется к перепискам в социальных сетях. Возможно, к редким звонкам по скайпу, но где Америка, а где Москва? Очень далеко, тем более для маленькой девочки.
Глава 18
Как оказалось, возвращаться после такого отпуска – это чрезвычайно трудно. Чрезвычайно.
– Поманили конфетой, дали облизать, а теперь… – вздыхала Марьяна, пока «Мерседес» с Янисом, непрерывно выражавшим сожаления, что замечательные гости так скоро уезжают, вез всю компанию к аэропорту. – Вот как так!
