Сын обещание выполнил, она никогда и не узнала больше ничего о том мальчике, как не узнала и того, что сделала с ним компания выпивших и науськанных сыном подростков. И только много лет спустя, когда ОЖ уже умерла, сын нашел ее дневник – она вела его всего одиннадцать дней, за время той самой болезни. Так он узнал, что его приятель на мать не покушался и что все было совсем не так, как он думал. Он прислал этот дневник в редакцию журнала психологу с вопросом «как мне ее забыть?». О том, как ее простить, а главное, как простить себе то, что он сделал, гонимый жаждой мести за единственного на тот момент близкого человека в жизни – он не спрашивал.
Зеленые трусы
Жила-была Одна Женщина, но тут не столько про нее речь, сколько про Одного Мужчину (ОМ), с которым ОЖ училась на журфаке в начале 90-х. Это был всем прекрасный молодой человек, поступивший в универ после армии и рабфака. Он приехал из маленького городка Нижняя Салда, был штампованно красив – высок, синеглаз, густобров, белозуб и очень располагал к общению. Добрый, открытый, отзывчивый, обаятельный и – как бы это внятней выразить – сразу было понятно, как он девственно чист и неопытен. И запала на эту нетронутость центровая раскрасавица курса, и ОМ тоже влюбился по уши. ОЖ и ОМ не то чтобы дружили, поэтому когда ОЖ сказали, что ОМ внезапно отчислился и пропал из поля зрения всех, кто с ним общался, она удивилась, но быстро забыла об этой информации – ей было не до того, она мучалась токсикозом, собираясь стать матерью-одиночкой, искала работу, переводилась на вечернее и так далее. Прошло ровно десять лет, и раз в коридорах одного информационного агентства ОЖ и ОМ столкнулись нос к носу, принужденно засмеялись и пошли в кафе. ОМ за это время заматерел, забрутальнел, глаза его из синих превратились в свинцовые, он больше отмалчивался и неприятно кривился на щебетание ОЖ об общих знакомых. Разговор не получался, и тогда ОЖ почувствовала, что он прям вот сидит и ждет вопроса о том, что же тогда-то случилось с ним, зачем он ушел из университета. И ОМ рассказал. Майским вечером возлюбленная девица внезапно пригласила ОМ домой, сказала – пойдем ко мне, моих нет дома. ОМ оробел страшно, но пошел. И случился с ним натуральный стресс сразу от всего – зеркального лифта, профессорской квартиры, гигантской библиотеки, высоких потолков, абрикосового унитаза и туалетной бумаги в тон… «Что я видел там, в своей Нижней Салде, ты понимаешь? Нет, куда тебе, “Маскваааа”, ты ж тоже… столичная бэйба, белая кость, малиновая кровь..!» (Воспоминания давались ОМ нелегко, ОЖ было приготовилась обижаться, но поняла, что он того даже не заметит и продолжала слушать). Опытная барышня сразу взяла кавалера за живое и недвусмысленно подтолкнула к ванной. ОМ подчинился, стал лихорадочно сдирать с себя все и вдруг оторопел, потому что на нем, как оказалось, в тот день были «зеленые семейные трусы до колен. Сатиновые. Бабушка мне пошила, я в них армию прошел». ОМ понял, что он не может выйти к ней, столичной этуали, красавице и отличнице, «в этих кошмарных обносках». ОМ не нашел ничего лучшего, как запереться в ванной и не отвечать на вопросы, стуки, просьбы и угрозы барышни. Бедняга просидел в этой фисташковой ванной пять (!!!) часов. «Когда она перестала умолять, стращать милицией и плакать, я услышал, как хлопнула дверь. Пулей вылетел из квартиры, это было уже под утро. Когда доехал до общаги, меня вырвало. Я заснул, а потом пил несколько дней». Оскорбленная дева постаралась от души – ославила синеглазого нижнесалдинца, с одной стороны, насильником, с другой – импотентом, он не вынес пошлых вопросов сокурсников и забрал документы, пошел работать, так и не получив высшего образования… ОМ еще выпил, ОЖ молчала. Она хотела, конечно, спросить его, что мешало ему, ну, там, обернуться полотенцем или не оборачиваться, а просто выйти… но потом она подумала, что никогда не сможет представить себя на месте девственника, нечеловечески комплексующего от своей провинциальности перед уверенной столичной красоткой. Говорить больше было не о чем, они не обменялись телефонами, попрощались и разошлись каждый в свою жизнь. ОЖ в общем пожалела ОМ, такого вот кислотно озлобленного, но при этом не могла отделаться от мысли о том, что же та девушка передумала за эти пять часов, чего только ни вообразила, как боялась, как ругала себя наверное, причем точно не зная, за что. ОЖ пришла к выводу, что сколько бы причин такого поведения она ни придумала, среди них точно не было зеленых трусов. И никто бы никогда не додумался. С тех пор ОЖ, пытаясь объяснить кому-либо бессмысленность додумывания за других и анализирования причин чьих бы то ни было (не)поступков, рассказывает эту историю про зеленые трусы, которая могла закончиться только так, как закончилась, и никак иначе.
В поисках овечки Долли
Жила-была Одна Завистливая Женщина, хотя по сути своей вовсе не была склонна испытывать зависть, скажем, она никогда не испытывала желания иметь шикарную внешность как у какой-нибудь кинозвезды или с блеском играть на сцене, как какая-нибудь великая актриса. Просто так сложилось, что еще со школьной скамьи ОЖ хотелось во всем походить на одну свою подругу, которой она во всем завидовала, ей и только ей. Трудно сказать, почему ОЖ выбрала именно эту девочку, ничем таким она не выделялась, никакими особыми талантами не блистала, внешности была самой обычной, среди мальчиков пользовалась популярностью умеренно. Но начиная класса с 8-го ОЖ обнаружила, что начала последовательно в мелочах подражать своей подруге: одевалась также, выкрасила свои пшеничные волосы в темный цвет и безжалостно остригла их, когда подруга явилась с короткой прической. Она переняла ее манеру разговаривать с собеседником, выставив вперед ладонь, старалась раздобыть такую же дешевую бижутерию, красилась также, обильно намазав веки черным и голубым. ОЖ даже начала курить, стоило ей пару раз заметить, как это делает подруга, хотя с ее астмой это было категорически запрещено. Многие заметили эту странную склонность ОЖ и хихикали за ее спиной, подруга хмурилась, но выяснять отношения не стремилась, она была вполне самодостаточным человеком и не собиралась заморачиваться чьим бы то ни было странностями. ОЖ после школы собиралась поступать в архитектурный, она с детства рисовала и училась в художественной школе, ее репетиторы были абсолютно уверены в успехе, но тут выяснилось, что подруга готовится в медицинский, и ОЖ, к отчаянию родителей бросив все свои рисовательные занятия, по уши окунулась в химию и биологию, не спала ночами, яростно готовилась и в результате, как в обмороке, неожиданно для себя оказалась студенткой стоматологического института, вслед за своим предметом подражания. Речь уже шла не о зависти, а о какой-то болезненной зависимости ОЖ от всего, что происходило с другим человеком. Нельзя ни в коем случае сказать, что ОЖ любила эту свою подругу, сопереживала ей, пыталась постичь глубину ее натуры – нет, это ее интересовало меньше всего. ОЖ потом не раз во взрослом возрасте задавалась вопросом, что же лежало в основе этой патологии, но плюнула и продолжала жить, помимо собственного осмысленного желания повторяя все повороты судьбы своей подруги, которая, например, рано вышла замуж за однокурсника и родила ребенка, не окончив института. ОЖ, отгуляв на свадьбе и внутренне огорчаясь, что не могла явиться в таком же платье под ручку с похожим на жениха подруги кавалером, старалась чаще появляться в доме молодоженов, рассчитывая на знакомство с кем-то из их окружения, и надо же, скоро стала встречаться с родным братом мужа подруги, причем старшим братом, уже состоявшимся врачом. Недолго думая, ОЖ постаралась срочно забеременеть, и в результате они с подругой родили детей всего с разницей в полгода, и очень ОЖ огорчалась, что у нее появилась дочка, в то время как у подруги подрастал сын. Институт, ОЖ, разумеется, бросила. Они дружили домами, но инициатива всегда исходила от ОЖ – то семейство довольно вяло откликалось на желание ОЖ жить взасос одной жизнью. Прошло несколько лет, ОЖ уже почти уговорила мужа продать выстроенный его родителями кооператив, чтобы купить новое жилище в доме, где проживала подруга с его братом. Но тут внезапно рисуемая идиллия дала сбой – подруга ушла от мужа, забрав сына, вернулась в родительский дом и наняла адвоката, чтобы тот занимался разводом и разделом имущества. ОЖ металась, ей было трудно принять новую ситуацию – не разводиться же теперь с собственным мужем! Однако собственный муж невольно сам облегчил ей задачу – ОЖ завела дочке котенка (ведь подруга неделю назад притащила с улицы какого-то замухрышку), а у мужа оказалась жесточайшая аллергия. ОЖ наотрез отказалась избавляться от Барсика, и муж, задолбавшийся закидываться тоннами антигистаминных препаратов, съехал, бранясь и угрожая отобрать ребенка, чего, впрочем, никогда не сделал. Разводились семьи в одном и том же суде, и, будьте уверены, ОЖ постаралась, чтобы это произошло в один день… Трудно сказать, что думала обо всем этом подруга, она вообще была довольно инертной и замкнутой, продолжала жить свою жизнь, смирясь с постоянным присутствием ОЖ в шаговой доступности. Они вместе ездили отдыхать, отдали детей в одну школу, одевались у одной и той же портнихи, и подруга давно перестала обращать внимание на вопросы общих знакомых, почему они выглядят как клонированные. Шли годы. Подруга вышла замуж второй раз, и тут уж ОЖ пришлось попотеть, потому что в 35 лет найти мужа, который бы взял ответственность за нее и ее ребенка, было непросто, однако через пару лет и ей это удалось. Стоит ли говорить, что обе новые семьи построили дачи рядом, и даже не поставили забор между участками. И вот на общем дачном новоселье подруга внезапно упала в обморок, была отвезена «скорой» в областную больницу, где и скончалась от мгновенного перитонита. ОЖ была в шоке, с потерей объекта разом утратив нерв собственной жизни. Она сникла, постоянно чем-нибудь болела, забросила дочку и мужа. Ее родные очень беспокоилось, муж таскал ОЖ по врачам и психотерапевтам, ей прописывали сильные успокоительные лекарства – ОЖ мало реагировала на внешние раздражители, ее мозг был мучительно занят не сформировавшейся толком мыслью о том, как же ей теперь жить дальше. И спустя какое-то время ей пришла в голову идея, которая совершенно перевернула все: она должна выйти замуж за вдовца, второго мужа усопшей подруги, который не стал заниматься воспитанием приемного сына, сдав его сильно постаревшей и убитой горем теще. Конечно, нужно закольцевать композицию, усыновить ребенка подруги и начать жить сначала! ОЖ воспряла, занялась собой, наполнилась новой энергией. О своих планах она рассказывала психотерапевту, и с легкостью разрешила поделиться своей клиентской историей спросившему ее разрешения специалисту, что он и сделал на страницах своей книги, приводя подробные записи сеансов. На этом этапе ее история, увы, обрывается, и вышло ли у ОЖ задуманное – мы не знаем, но надо полагать, что при таком мощном жизненном стимуле, как зависть – хоть ОЖ сама и называла именно это чувство, было ли это именно завистью? – у нее все будет хорошо, а как же иначе.
