— С ним все хорошо, мам. Все хорошо. Не ходи туда.
А я вырывалась с молчаливым ожесточением, сбрасывая его руки, стиснув зубы и чувствуя, как меня колотит от понимания, что здесь произошло. Я закричала и вцепилась пальцами в рубашку сына, чувствуя, как сводит в онемении ледяные пальцы.
— Он. Твой. Отец. А вы… вы, — захлебываясь и силясь сказать хотя бы слово, но голос не слушается и срывается, ломается, — Вы сделали из меня приманку, чтобы убить его? Твоего отца. Ты хотел его смерти… Сэм? Хотел? Отвечай мне. Смотри мне в глаза и отвечай.
Колени подгибаются, и уже сын держит меня под руки, не давая упасть.
— Не хотел, ма. Не хотел. Они за тобой пошли. Я ради тебя.
— Не надо ради меня. Он бы не тронул. Ясно? Он бы меня не тронул. Ни меня, ни вас. Как ты этого не понимаешь? Ты. Слышишь? Не смей никогда против отца. Никогда. Как ты мог…
Голос сорвался на рыдание. Оседая на землю, чувствуя, как хватает внизу живота волнообразной болью, и я словно разделилась на две части, и одна прекрасно понимает, что меня использовали. Меня и Сэма… что они все вынесли Нику приговор в очередной раз. И я никогда им этого не прощу. В этот раз не прощу… потому что это они виноваты во всем. Они чужую войну превратили в междоусобную. В нашу личную. А я не хочу воевать. Не хочу быть наживкой, я к своему мужчине хочу. Я ребенка хочу спокойно родить.
— Мама, — как сквозь вату, которая закладывает уши вместе с пульсирующей болью в висках, — Мам, он жив. Отец. Слышишь? Я бы не позволил им. Ты мне веришь?
Я не хотела его слышать. Я погрузилась в самый жуткий кошмар наяву, где мне снова и снова приходилось делать выбор между теми, кого я люблю больше жизни.
— Конечно, жив, — едва шевеля губами, — я бы почувствовала, если бы его не стало.
Но кто знает… может быть, он уже, и правда, мертв… или умирает. Внутри. Сэм тряс меня за плечи, а я смотрела сквозь него и видела глаза своего мужа, когда он понял, что я ушла, а его в этот момент убивали. Когда он понял, что я усыпляла его бдительность, чтобы привести к дому, в котором он так жадно и трепетно любил меня, убийц. И мне нечего сказать в свое оправдание… Он не поверит. Ник никогда не верил в слова. Только в поступки. И он не умеет прощать. Этот Ник точно не умеет. Мне страшно было подумать, что он испытал в тот момент, когда понял, что это сделала я… Я. Потому что меня использовали и обманули мои близкие… те, кому доверяла. Перевела затуманенный взгляд на Сэма:
— Если ты когда-нибудь поднимешь оружие против своего отца, я не прощу тебя, Сэм. В этот момент ты убьешь меня. Я не стану выбирать кого-то из вас. Я выберу смерть. Лучше смерть, чем смотреть, как вы убиваете друг друга.
— Тебе не придется, — провел ладонью по моей щеке, — я так люблю тебя, мам. Я хочу, чтоб ты снова была счастлива… я хочу, чтоб ты жила. У меня все внутри разрывается, когда ты страдаешь из-за него.
— Но я не буду счастлива, родной. Без твоего отца это невозможно, — прошелестела едва слышно, снова чувствуя, как режет живот болью, и ребенок бьется внутри.
— Я знаю. Ты всегда любила его больше, чем нас.
Схватила сына за воротник и дернула к себе, чувствуя, как по щекам градом текут слезы и в горле дерет от едва сдерживаемых оглушительных рыданий.
— Запомни раз и навсегда: нет такого — любить больше или меньше. Нету. Нет такого — заставлять мать делать выбор, потому что она всегда выберет дитя, а потом… потом будет гнить заживо, а не жить. Он — твой отец, он породил тебя на свет…
— Насилием над тобой? Разве это был акт любви?
Я не поняла, как ударила его по щеке. Впервые в жизни подняла на него руку, и Сэм замер, как и я сама.
— Никогда не суди о том, чего ты не знаешь. Никогда и никого не суди, пока сам не надел те же сбитые сапоги и не прошел той же дорогой.
— У меня будет иная дорога. Я никогда не подниму руку на женщину.
— Никогда не говори никогда, Сэм… Я тоже никогда раньше не поднимала на тебя руку. Просто запомни: убьешь отца — убьешь и меня вместе с ним.
— А если он… если это он убьет меня, что ты будешь делать тогда?
— Если бы он хотел тебя убить, мы бы с тобой уже здесь не разговаривали. Он никогда не причинит тебе зла. Чтобы ты ни натворил, Сэм, как бы ни проклинал его, он не тронет тебя — запомни это.
— Никогда не говори никогда, мама.
— Я знаю, что говорю. Это исключение. Это то "никогда", которое не случится с тобой. Он, скорее, позволит изрезать себя на куски.
— Как ты всегда его защищаешь. Почему? Почему ты. после всего, что он сделал? — лицо сына исказилось как от боли.
— Потому что он мой муж. Потому что он отец моих детей, и я сделала этот выбор. Я была, есть и буду на его стороне, чтобы он ни совершил.
— Даже если он решит убить тебя?
— Даже если решит, я протяну ему нож и подставлю под него горло, значит, это моя вина.
— Это какое-то безумие, — прошептал Сэм, отшатнувшись от меня.
— Возможно. Но это мое безумие. И никто не имеет права меня судить, потому что никто и никогда не будет мной и не поймет, ЧТО я чувствую и ЧТО он чувствует ко мне.
— Но он тебя бросил. Нас бросил в который раз.
— Это мы его бросили… а он до последней секунды будет с нами.
— Я не понимаю тебя.
— И не поймешь… хотя, может быть, когда-нибудь. Ты даже не осознаешь сам, насколько ты похож на своего отца.
— Нам пора ехать. Нейтралы начали прочесывать лес, — сказал Зорич, но я даже не посмотрела в его сторону.
Я оперлась на руку Сэма, вставая с земли и чувствуя, как постепенно отпускает боль в груди, прижимая руку к этому месту и оглядываясь на макушки деревьев, как будто они скрывают от меня Ника живой стеной лжи и предательства, шелестя сухой листвой на ветру.
Мы приехали в закрытое поместье Рино, которое он отстроил прямо в катакомбах носферату и где мы были в безопасности. Довольно относительной. Учитывая, что у Нолду об этой войне было свое мнение, и он не принимал ничью сторону, он увидел для себя возможность выйти из-под контроля, и лишь страх перед Рино сдерживал его от того, чтобы не стать нашим врагом.
Я поднялась по ступеням, поддерживаемая Сэмом, который шел позади меня. Помню, как распахнула дверь в залу, где сидели Рино, Габриэль и мой отец.
— Как вы смели? Как вы смели использовать меня?
— Разве ты не за этим туда поехала? — спросил отец, приподняв одну бровь. И в этот раз его невозмутимость вызвала во мне волну ярости.
— За чем за этим?
— Отвлечь своего мужа, чтоб мы могли спасти твоего сына. Или я чего-то не понимаю?
Он налил себе виски, а я подошла и смахнула бутылку со стола вместе с бокалом. Раздался звон, и брызги стекла вместе с алкоголем разлетелись в разные стороны.
