Курд тихо засмеялся и скомкал в руках листочек. Мокану не простит предательства. Ни себе нынешнему. Ни себе прошлому.
Скомканная записка полетела в урну, с глухим звуком ударившись о дно. Приговор Мокану вынесен. Осталось поручить Морту привести его в исполнение.
* * *
Меня несло. Меня шатало так, что, приходилось стискивать ладони в кулаки, чтобы не пытаться хвататься за воздух. Меня разрывало на части. На долбаные неровные части, каждая из которых отчаянно пульсировала в какой-то бешеной радости.
Я чувствовал, как вертится с дикой скоростью где-то внутри та самая металлическая пружина, как с каждым новым витком все сильнее бьется о грудную клетку, невольно прикладывал руку к груди, стараясь успокоить бешеные вращения.
Я еще не видел ее, но уже чувствовал. Ощущал ее присутствие в нескольких десятках метров от себя и, сходил с ума от желания найти ее хотя бы взглядом. Даже после того, как услышал ее голос в своей голове. Даже после того, как разговаривал с ее же посланцем, как читал записку, написанную ее рукой… я должен был видеть ее, чтобы все же не свихнуться окончательно.
Пробирался медленно к небольшому деревянному домику, отбрасывая назад ветви деревьев, нагло цеплявшиеся за ткань пальто, царапавшие подбородок и виски. Поднимался к этой лачуге и думал о том, как туда добралась она.
А потом… потом я просто перестал думать. Я просто перестал существовать. Потому что дверь домика оказалась так близко. Потому что она распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. Потому что на пороге стояла она. Марианна. Такая красивая. Такая живая. Такая… моя.
И я исчез. Исчез полностью во влажном сиреневом взгляде, наполненном такой болью, что я едва не задохнулся.
ГЛАВА 9
Одна, две… пять… десять, тридцать три…
Смотреть на нее и невольно отсчитывать секунды молчания, стелившегося между нами, подобно туману, медленно опускавшемуся с крон деревьев на влажную землю. Оно путается в ее волосах, развевающихся от пронизывающего до костей ветра, цепляется колючими ветками за лицо, царапая скулы, подбородок, вызывая желание смахнуть его ладонью.
Пятьдесят одна, пятьдесят две, пятьдесят три…
Мгновения безмолвия. Мгновения, отданные на откуп жадным прикосновениям взглядов. Тяжело выдыхая, смотреть на ее длинные черные ресницы, слегка подрагивающие, не скрывающие сиреневого влажного блеска широко раскрытых глаз. Алчно лаская собственными приоткрытые губы и ямочку между ключиц.
Один… восемь… двенадцать…
Новая минута. Новый отсчет перед тем, как протянуть руку и медленно коснуться костяшками пальцев бледной щеки. И тут же вздрогнуть, когда это прикосновение взорвалось на коже тысячами фейерверков.
Тридцать четыре… Тридцать пять… сорок…
Сдаться… Сдаться окончательно, рывком притянув ее к себе и зарывшись пятерней в водопад волос, потерявшись в аромате ее кожи. Глубокими вдохами впитывать его в себя, прижимая сильнее к груди, слыша, как понеслось вскачь ее сердце. В унисон с моим. Словно одно у нас обоих.
Не отстраняясь, выдохнуть в волосы всего один вопрос:
— Зачем?
* * *
Мне хотелось его убить. Мне хотелось впиться в его черную рубашку и кричать, просто орать и смотреть ему в глаза. Кричать без слов. Кричать так, как кричит кто-то, когда ему ампутируют конечности… потому что я пришла сюда ампутировать его из моего сердца… и себя. Когда Ник поймет, зачем я это сделала, он меня уничтожит. И мне нужно, чтобы он это понял намного позже. А значит, что я не стану кричать, я не стану убивать его словами, я не стану бить его, как мне хотелось бы, и резать лезвиями обвинений. Потому что сейчас я ненавидела его так сильно, как не ненавидела за всю нашу совместную жизнь. В это самое мгновение, когда поняла, как безумно соскучилась по нему, как не представляю своей жизни без него, как мне отчаянно больно осознавать, что все у нас какими-то урывками. Жизнь урывками, счастье урывками, любовь… осколками. И один острее другого. Режут, рвут, вспарывают, и никогда не спокойно, никогда нет того самого глубоко счастья, которым живут другие. За это я Ника ненавидела сейчас — за то, что не могу быть с ним счастлива. И я больше не хочу знать, что это обстоятельства, что это чертова судьба. Это он такой.
Видела этот блеск безумия в его глазах и саму трясти начинало. Этот взгляд дикий и голодный. Он полыхал красными вспышками посреди ярко-синей нежности, и Ник не играл сейчас. Я видела, что не играл.
Но ведь это ничего не меняло. Он по-прежнему вершитель — убийца моих собратьев, он по-прежнему проклятый нейтрал, который назначил награду за мою голову, и он по-прежнему безумно мною любим.
Есть вещи, которые невозможно простить. И я не могла ему простить его выбор. Потому что он его сделал. Потому что ни меня, ни наших детей там в приоритете не было. И я вынуждена играть. ЕМУ. Играть влюбленную и готовую на все женщину, чтобы спасти НАШЕГО сына. От него же. Я не знаю, как мы до этого докатились… да и знание тоже ничего не изменило бы.
И в тоже время где-то глубоко внутри сковырнуло тоской и отчаянным чувством наслаждения вдыхать его запах. Чувствовать его руки на себе, слышать голос, слышать, как колотится его сердце, как ускоряются удары о ребра под моей щекой. Вскинула руки и обняла в ответ, отстраняясь, глядя прямо в глаза.
— Потому что невыносимо хотела тебя увидеть. Потому что истосковалась по тебе, — сама нашла его губы. подавляя протест, рвущийся изнутри, — потому что каждая секунда без тебя превратилась в пытку.
* * *
Лжет. Знаю, что лжет. И она понимает, что я знаю это. Не просто увидеть. Упрекнуть. Задать вопросы, которые в глазах ее видел. Вопросы, которые сам бы на ее месте задавал. От которых бы выворачивало наизнанку меня самого на ее месте. Услышать ответы, которые бы заставили поверить, заставили бы исчезнуть всполохи злости, вспыхивающие на дне взгляда, когда вскинула голову и посмотрела мне в лицо. Хочет скрыть их, но за это время я научился читать ее чувства лучше своих. Но сейчас это все не имело значения. Не тогда, когда вжимал ее в себя, когда подрагивала каждая клетка тела от бешеного удовольствия ощущать ее настолько близко. После того, как едва не потерял… едва не обезумел от мысли, что никогда больше, малыш…
— Я чувствую твой запах среди сотен запахов, витающих в этом лесу. Я слышу твое дыхание там, где сама природа перестала дышать, склонив голову перед отрядом моих убийц. Твое присутствие… я ощущаю его кожей… даже если меня лишат зрения, обоняния и слуха, достаточно одного сантиметра моей кожи, чтобы ощутить тебя рядом… или сдохнуть окончательно, почувствовав вместо тебя пустоту, Марианна, — большим пальцем по ее подбородку, по полным приоткрытым губам, — я чувствую, когда ты лжешь мне, малыш. Я чувствую это. Сейчас.
* * *
Я смотрю в его глаза и чувствую, как погружаюсь в эту бездну. Нет, не добровольно. Он меня в нее тянет, насильно. И вся моя уверенность разбивается на осколки на дне его глаз. Я знала его разным… знала, когда он лжет и когда играет со мной. И я не могла понять почему не чувствую сейчас игры… лжи, лицемерия. Почему меня начинает трясти вместе с ним и хочется с диким воплем сдавить его в объятиях. Я просто хочу, чтобы все исчезло. Хочу жить. Носить нашего ребенка рядом с ним, смотреть по утрам в его глаза, чувствовать его руку в своей каждый день, спать у него на груди, слышать каждый день его голос. Божееее. Я хочу так мало… так обыденно и банально мало, я хочу то, что есть даже у самых невзрачных смертных женщин, и даже это оказывается невозможно с ним.
