ГЛАВА 6
Он представлял себе, что смотрит семейный альбом. Фотографии. Одна за другой. Мысленно перелистывал их, лежа с закрытыми глазами на кровати в своей комнате, вырисовывая в своем воображении собственные пальцы, переворачивающие листы. Да, ему нравилось представлять именно тот большой альбом, сделанный из тисненной бумаги, на страницах которого он сам вырезал отверстия и вставлял в них застывшие во времени кадры их счастливой жизни. В отличие от сестры, которая предпочитала современные цифровые фоторамки, он любил возиться именно с этим, бумажным, идеальным почерком вписывая в строки сверху комментарии к каждой фотографии. В такие моменты он представлял, что пишет историю своей семьи, сохраняет ее в веках. Иллюзия некой власти. Будто он сможет с такой же легкостью влиять на ход этой истории.
Он ошибался. Альбом был заполнен лишь наполовину и теперь пылился где-нибудь на чердаке их дома. И если бы он захотел, он мог бы подняться наверх и достать с дальней полки этот фолиант, спустить вниз и, сидя на полу и прислонившись к любимому креслу возле камина, снова окунуться в счастливое прошлое, изображенное в нем. Тем более что сестры не было дома, и некому было увидеть его слабость. Если бы захотел, конечно.
Если бы не пришлось потом захлопывать альбом, дойдя до середины, до последней вставленной фотографии, на которой они всей семьей были в Диснейленде. Фотография, сделанная кем-то из охранников, потому что вот они все: счастливо улыбающаяся мать с младшим братом на руках, он еще такой маленький и смотрит большими изумленными глазами на феерию цвета вокруг себя; сестренка, висящая на спине отца, сцепившая руки на его плечах, как всегда обозначившая свою территорию. Сэм не смог удержать улыбку. Его любимая чертовка при каждом удобном случае показывала всем вокруг, кому на самом деле принадлежит Николас Мокану. Их отец. Тот, кто положил руку на плечо самого Сэма и сжимал пальцы в этот момент. Самуил стиснул зубы. Слишком явно вспомнилось ощущение этой сильной ладони на его теле. Так, что парень невольно повел плечом, сбрасывая это наваждение с себя. Он знал, что не должен позволить себе расслабиться. Не должен позволить себе вспоминать этот день. Ни одной минуты из него. Потому что потом… потом появится желание перевернуть страницу. Гребаное желание увидеть продолжение этой истории. Их истории. А его не было. История их счастья оборвалась именно в этот самый момент. Точнее, превратилась в самый настоящий кромешный Ад.
Самуил перевел взгляд на окно, глядя, как бьются об стекло мелкие градинки, отскакивая от него на мокрую землю. Сколько им нужно времени, чтобы растаять, исчезнуть в бесконечности пространства, не оставив и следа после себя?
"Мам… мама, здравствуй. Как ты себя чувствуешь?"
Сам не понял, почему позвал ее. Сэм предпочитал общаться с матерью ночью, когда был точно уверен в том, что она не спит. А сейчас вдруг до боли захотелось голос ее услышать. Хотя бы мысленно. Хотя бы в голове. Услышать, чтобы не позволить себе скатиться вниз, в тоску, всепоглощающую тоску, которая волнами накрывала его все чаще в последнее время.
"Здравствуй, милый. Все хорошо. Как ты? Как Ками?"
Лжет. Ему не нужно было видеть ее глаза, чтобы чувствовать, что лжет. У них не просто не хорошо. У них все сейчас настолько хреново, что, казалось, семья Мокану в очередной раз окунулась в прошлое. Раз за разом. Циклично. Могут меняться обстоятельства, место, причины… Неизменным остается одно — страдание и боль. Боль, которая впивается в ребра металлическими тисками, сжимая их все сильнее с каждой минутой. Все беспощаднее. Чтобы, если даже и удавалось сделать вдох, то он отдавал привкусом собственной крови в легких. А, впрочем, Сэм давно привык к этому состоянию. Настолько сросся с ним, что не верил, что бывает иначе. Настолько сросся, что научился контролировать даже собственное сердцебиение, отслеживать его ритм, чтобы всегда был умеренный. Чтобы никогда не выдал ни единой эмоции, душившей его даже в самые тяжелые моменты жизни. Сэм давно уже понял, что эмоции — это слабость. Что самая большая ошибка, которую можно совершить — это позволить кому бы то ни было раскрыть тебя. Способный прочесть практически любое существо, Самуил Мокану предпочитал скрывать себя самого от всего остального мира. И он не боялся поражения. Сложно вообще чего-то бояться, когда сам обладаешь такими способностями, при мысли о которых появляются мурашки.
Сэм попросту не мог себе позволить быть уязвимым. Ответственный за свою мать и брата с сестрой, он не мог позволить себе и половины всего того, что делали подростки его возраста. Спасибо отцу, заставившему быстро повзрослеть того беззаветно влюбленного в его образ мальчика, которым был Самуил до определенного момента. До того момента, когда Ник бесследно исчез из их жизни. До того момента, когда Сэми вдруг понял, что сколько бы ни звал, сколько бы ни искал Ника, тот не вернется. Отец сделал свой выбор. И сыну не оставалось ничего, кроме как молча встать за спиной матери, чтобы удержать, не позволить упасть, не позволить провалиться окончательно в ту пучину боли, в которой оставил их всех отец.
Самуил резко встал с кровати и подошел к столу, на котором лежал портсигар. Одним движением открыть его и достать сигару, вытянуть руку, рассматривая продолговатый предмет. Его отец курил такие же. Все же во всем, что касалось сферы удовольствий, у Мокану был отличный вкус. Интересно, а как бы он отреагировал, узнав, что сын приобрел эту вредную привычку? Самуил мысленно усмехнулся, уверенный в том, что никак. Даже если бы курение и наносило вред таким, как он. Мать поняла, но не подала виду, что знает об этом. Его мама. Такая чуткая и деликатная во всем, что касалось детей. Особенно Самуила.
Поднес зажигалку к сигаре и чиркнул, глядя, как вспыхнуло тонкое пламя. На фоне падающих за стеклом крупных белых градин. Кусочки льда в его душе, которые таяли при мысли о ней. О единственной женщине, достойной его любви. Сэм не брал в расчет сестру. Он ее не просто любил, он был ответственен за нее перед родителями и перед всем остальным миром, как и за брата. Был ответственен, просто потому что родился первым. Просто потому что знал: скорее, умрет, чем позволит кому бы то ни было причинить вред его Ками.
Марианна же стала его испытанием, которое он провалил. Потому что не смог оградить от тех страданий, которые испытывала она. И каждый раз источник был один. Тот единственный источник, который Сэм не мог убить. Проклятье, иногда он ненавидел себя именно за это. За то, что не может его ликвидировать физически, не может убрать из их с матерью жизни. И не только потому что она не захочет, но и потому что он не хотел сам. Он понял это, когда решил, что отец умер. Решил, что его убили. Поверил доказательствам ищеек, поверил той печали в глазах Влада и Изгоя. Поверил слезам Кристины и крепко стиснутым челюстям Габриэля, стоявшего возле камина в гостиной, когда мать в очередной раз выгоняла их из своего дома, хриплым шепотом доказывая, что Ник жив.
До сих пор, когда Сэм закрывал глаза, он видел хрупкую, дрожавшую от боли женщину, с прямой спиной и дерзким вызовом в глазах, противостоявшую всем тем, кто в очередной раз не верил в отца.
