— Ложь…мертва. Мертвее не бывает. Сам проверил.
Влад подошел к клетке и впился в прутья руками.
— Полукровка. Ты говори, да не заговаривайся. Жива она. На коленях просила позаботиться о тебе.
— Влад, — Рино закашлялся, — жестокий способ…слишком жестокий…Мне не нужна отсрочка. Дай сдохнуть. Уходи.
Замигала красная лампочка, возвещающая о прекращении свидания. Дверь с лязгом распахнулась. Упрямый сукин сын. Проклятый, упрямый, сукин сын.
— Нет тебя — нет меня. Она передала тебе, Рино. Слышишь, она сказала: Нет тебя — нет меня.
Когда автоматическая дверь со скрипом закрывалась за спиной короля, он услышал оглушительный рык и усмехнулся. Ахиллесова пята самой Смерти…Все так просто. Проще не бывает. Даже у самых чокнутых психопатов и монстров есть своя слабость…маленькая, но способная вывернуть чудовище наизнанку.
* * *
— Решением первого заседания обвиняемому вынесена отсрочка сроком на две недели. Все это время подсудимый будет находиться в закрытом секторе, предназначенном для его клана. Следующее заседание….
Влад отправил сообщение Курду:
«Автовокзал в двадцати километрах от Асфентуса. Ячейка номер 237. Код доступа — 87654907».
Глава 26
Никогда раньше я так не боролась за свою жизнь, как сейчас. Я вгрызалась в нее с диким упрямством. Я хотела встать на ноги. Я каждый день пыталась это сделать, превозмогая боль и слабость. Покрываясь холодным потом от усилий, и беззвучно плакала, когда у меня не получалось, и боль отбрасывала меня обратно на подушки, а монитор с сердцебиением малыша начинал зашкаливать. Я гладила живот руками и тихо просила:
— Пожалуйста, маленький, помоги мне. Давай выкарабкаемся, пожалуйста. Мы же сильные с тобой. Смотри, сколько мы уже прошли вместе. Нам ничего не страшно. Мы вернем нашего папу, и все будет хорошо. Мы вернем его… я верю, и ты верь.
Я часто с ним говорила… я представляла, каким он родится, и на кого будет похож. Я жадно слушала его сердцебиение и с диким восторгом смотрела на монитор УЗИ, когда Фэй показывала мне ребенка. Самое странное, что я точно знала одну вещь — это ТОТ ребенок. Это он. Вернулся ко мне. Или я просто хотела в это верить. Но почему — то сейчас я перестала видеть кошмары наяву и вспоминать его. А раньше я думала о нем каждый день. Потому что он вернулся. Если вернулся мой малыш, значит, и Рино вернется. Я долго думала, как назвать его… и, спустя несколько недель, поняла, что для меня это еще один Рино. Рино — младший. И не нужно никаких новых имен. Я хочу двоих Рино.
С постели я встала раньше, чем думала Фэй. Она поражалась моему упорству и борьбой с собственным телом.
Как только смогла сделать несколько шагов сама, я пошла к королю.
Я готова была валяться у него в ногах и вымаливать этот шанс для меня и для Рино. Мне было наплевать на гордость. Я боялась, что моё родство с Эйбелем помешает мне, но Влад…он оказался совсем не таким, как я представляла. Иногда мы вешаем ярлыки, только исходя из общественного мнения, статуса, положения, и эти ярлыки, как неправильные ценники в магазине, когда на дорогой вещи стоит низкая цена, а дешевка продается в тысячу раз дороже. И мы, как стадо, ориентируемся на перепутанные кем — то ценники, не рассмотрев сам товар. Я не боялась короля, я боялась, что он презирает меня за то, что я дочь Альберта. Но я ошибалась. Король не вешал ярлыки, в отличие от меня самой.
Вошла в кабинет, и он сразу подал мне руку, помогая обрести равновесие. Я посмотрела в его глубокие темные глаза, и что — то во мне сломалось. Я упала на колени и обняла его за ноги. Я плакала и умоляла. Я даже не помню, что именно говорила. Помню, как Влад поднял меня и сильно сжал мои плечи.
— Я сделаю все, что в моих силах. Я обещаю.
Я кивала, размазывая слезы, прижимая одну ладонь к животу, где беспокойно шевелился Рино — младший.
Спустя несколько дней я уже свободно передвигалась по дому. Боль утихала, и иногда я подолгу рассматривала шрам на груди, гладила его кончиком пальца… кто — то может решить, что я больная, конченая мазохистка, но именно этот шрам был для меня символом его любви. Да, больной и извращенной, да, не такой, как у всех. Но если бы он не любил меня, этого шрама бы не было, как и если бы я не любила его, то не было бы меток в его сердце, а оно изрезано нами обоими, изуродовано нашим общим проклятием, и никто в этом не виноват. Мы не выбираем, кого любить. Этот выбор делается за нас свыше, а нам остается только смириться и считать зарубки на душе, оставленные этой любовью на память. Я иногда думаю о том, что у каждого существует тот самый или та самая, после встречи с которыми вы понимаете, что там, в нём или в ней, бьется именно ваше сердце и оно никогда вам не принадлежало.
В Рино живет моё сердце, а во мне его. Вот почему я никогда не смогу его ненавидеть за то, что он сделал. Он убил себя, а не меня… я бы ненавидела его, если бы он сделал это с собой…тогда он бы действительно убил меня. Лучше никогда не встречать такую любовь, потому что большего проклятия, чем жить без собственного сердца, не придумаешь.
Я готовилась к этой встрече долго. С самого утра. Я ужасно нервничала, потому что боялась, что Рино не согласится на то, что я хотела ему предложить…потому что Влад сказал мне, что он смирился с приговором и не хотел отсрочку. Наша игра со смертью вышла на последний уровень. Я не знала, как этот уровень закончится. Я играла свою партию вслепую.
Теперь уже вместо Рино.
* * *
Нолду передал через слугу, чтобы я спустился в гостиную. Хотя, конечно, гостиной как таковой, в катакомбах не было. Вы когда — нибудь видели нищету? В самом её неприглядном виде? И я сейчас совсем не о той разновидности бедности, когда на столе стоит тарелка безвкусной похлёбки, стакан воды и кусок хлеба. Так можно было бы охарактеризовать Асфентус в то время, когда я в него попал. Но территория Носферату — это не просто бедность. Именно нищета в своём жутком состоянии. Та, что с тарелкой похлёбки на полу. Потому что нет стола. И нет куска хлеба. И та жижа, которую ты жадно поглощаешь, диким зверем озираясь по сторонам, не насыщает, а увеличивает чувство голода.
Но, конечно, подобное не касалось самого Нолду и его приближенного круга, если вообще можно употребить это выражение в отношении Носферату.
И сейчас я шёл по длинному тёмному коридору в сторону неприглядной комнаты с обшарпанными стенами, считая про себя шаги. Хотя знал их наизусть. Я изучил это проклятое место вдоль и поперёк. Но сейчас мне нужно было считать. Вслух. Чтобы предотвратить приступ. Чтобы снова не скатиться в безумие. Потому что я учуял любимый запах. Не просто запах. Я ощутил её присутствие всей кожей. Около получаса назад.
Я рванулся вниз, как только почувствовал её на территории катакомб, но остановился на полдороге. Потому что не знал. Не понимал, что это могло означать. Она не могла быть здесь. Она не могла прийти сюда добровольно. Ко мне. А, значит, это всего лишь игра моего больного сознания. Оно, грёбаное, раз за разом выдумывает всё более изощрённые пытки. Раньше я лишь слышал её голос, смех… Я периодически видел её образ совсем рядом. Казалось, только протяни руку… Но это было главное правило нашей с сознанием игры. Ни в коем случае не прикасаться. Иначе оно самым жестоким образом обрывало её.
