В горле резко пересохло и до смерти захотелось опрокинуть в себя хотя бы стакан виски. До появления Марианны я практически поверил, что стал другим и теперь могу отказаться от всего, что раньше любил… Кроме нее и детей, конечно.
Но, гребаный ад, она рядом всего лишь сутки, и я понимаю, что ничего не изменилось на самом деле. Ни мои вредные привычки, ни моя бешеная одержимость собственной женой. Она вносит в меня хаос… но разве я чувствовал себя раньше более живым, чем сейчас рядом с ней?
— А Влад? Твой отец знает об этом?
— Нет, никто не знает. Я сама в это влезла и никого за собой тянуть не собиралась. Я не знала, что ты здесь. Поверь, последнее, чего бы я хотела — втягивать в это тебя. И если процент так ничтожен, то не стоит и пытаться.
Марианна повела головой, пытаясь избавиться от сжимающих скулы пальцев. Внутри нее будто происходила какая-то борьба. Она не отвечала на те вопросы, что я задавал, и злость, сдерживаемая немыслимыми усилиями, грозилась выплеснуться наружу, смешавшись с отчаянием и смятением при мысли о том, что, действительно, я имел лишь примерные понятия о том, как поступить в сложившейся ситуации.
Опустился на корточки перед Марианной и повторил шепотом, не отрывая взгляда.
— Влад знал о твоей сумасшедшей идее?
Мне был важен ее ответ. Потому что если Воронов в очередной раз не смог противостоять бредовым затеям дочери, у меня будет с ним отдельный разговор. Если, конечно, мы останемся живы.
Снова молчание. Проклятье. При желании я мог сам залезть к ней в сознание и прочесть всю необходимую мне информацию напрямую. Но я не хотел поступать таким образом, зная, какую адскую боль это принесет ей. Не с Марианной.
— Малыш, пожалуйста, — взял ее ладони в свои руки и легонько сжал, — расскажи мне все. Кто и как тебе помогал. Где этот чертов меч? Каким образом ты попала к Асмодею? Марианна, мне нужно знать. Абсолютно все. Каждую мельчайшую деталь. И тогда у нас будут хотя бы эти гребаные десять процентов.
Она долго смотрела на меня, а потом тихо сказала:
— Это такой способ узнать правду? Сейчас ты был со мной, чтобы получить эти признания? Впрочем, ты разве ответишь честно? Ты теперь один из них.
Отбросил ее руки и резко встал, чтобы не поддасться искушению сжать ее горло за брошенные мне в лицо слова. Да, черт меня раздери, я один из них. Я — худший из них. Но то, что она приняла мои чувства всего лишь за тщательно продуманный план, убивало, вскрывая вены острыми как бритва словами.
— Ты и правда изменилась. Ты перестала чувствовать, Марианна. По крайней мере, чувствовать меня, мои эмоции и желания. — Оставил ее, резко поднялся на ноги и подошел к столу, испытывая дикое желание разнести его к чертям собачьим. — А с тем ублюдком ты тоже такая? Ты и ему не веришь уже, Марианна? Или только я заслужил такое отношение?
Я не смотрел на нее. Не хотел сорваться. Не хотел, чтоб было хуже, чем есть сейчас. Хотя, что может быть хуже всего этого? Моя женщина принадлежит другому, она занималась со мной любовью и считает это моей очередной игрой с ее чувствами и телом. Дьявол. Не моя… чужая женщина. Моя никогда не бросила бы мне в лицо такие упреки. Еще одно болезненное, отравляющее доказательство, что НАС больше нет.
— Изменилась. Ты прав… — ее голос прозвучал глухо, чуть срываясь. — А ты совсем не изменился, и ты никогда не чувствовал меня. Нет, я ему доверяю. По крайней мере, намного больше, чем Нейтралу. Не моему мужу, а тому, кто равнодушно пробыл вдали от нас пять лет и вообразил, что много обо мне знает.
— Доверяешь? — я ударил по столу, раскрошив его на хрен. — Ему доверяешь, а мне нет? В два шага оказался возле нее, и, схватив за плечи, резко поднял вверх. — Я равнодушно наслаждался жизнью вдали от вас, Марианна? Ты действительно так считаешь? Думаешь, я намеренно выбрал самый легкий путь, оставив свою семью в трудной ситуации? — встряхнул ее, чувствуя, как удлиняются клыки, и красная пелена застилает глаза. — Ты действительно так считаешь?
Она с вызовом и ненавистью смотрела мне в глаза, короткие пряди влажных волос упали ей на лицо и на секунду я увидел этот же образ, только с запрокинутой головой, пересохшими губами и закатившимися от наслаждения глазами. Когда она настоящая? Тогда, когда стонала, извиваясь в моих руках или сейчас, когда бьет меня наотмашь упреками?
— Я знаю только то, что тебя не было, и знаю сейчас, где ты и кто ты. Остальное не имеет никакого значения. И да, я тебе не доверяю. Впрочем, как и ты мне… — несколько секунд она смотрела, разглядывала мое лицо, а потом добавила. — Долгие пять лет я лгала твоим детям… Пять лет. Одна эта ложь заставляет меня ненавидеть тебя.
Как же было сложно устоять перед этими обвинениями. Не взорваться в бешенстве от несправедливых упреков или же, наоборот, не поверить им с глупой надеждой, что все это время я мог значить что-то для нее.
Усмехнулся, оглядев ее с ног до головы:
— И как? Трудно было долгие пять лет лгать моим детям в объятиях другого мужчины? Что ты говорила им, когда приводила его в нашу спальню? Или не в нашу? Может, ты купила новый дом для своей новой жизни?
Прорычал, не отрывая взгляда от лица:
— Ты так хотела быть свободной, Марианна… Так какого дьявола ты не наслаждалась своей долбанной свободой и своим мужчиной?
Последние слова проорал ей в лицо, на секунду забыв о том, где мы находились. Сжал руки в кулаки, впиваясь когтями в кожу, стараясь успокоиться, и уже тише добавил то, что хотелось сказать еще вчера, когда сдернул с ее лица повязку.
— Я же сделал все, чтобы вы были вместе, Марианна. Я сделал для этого то, что еще пять лет назад сам считал невозможным. Я оставил тебя с ним, я хотел, твою мать, чтоб ты была счастлива, понимаешь? Счастлива. Чтобы улыбалась, чтобы наслаждалась жизнью и забыла о боли. Это единственное, чего я хотел. Отдать тебе все, чтобы ты строила свою жизнь заново. Чтобы ты… Твою мать. Все зря.
Она обмякла в моих руках, и я нахмурился, когда увидел, как дрогнул ее подбородок и увлажнился взгляд, задрожали ресницы.
— Счастлива? С другим? Свободна — да… но не счастлива… но не с другим.
Она вдруг обхватила мое лицо ладонями, и меня пронизало током от прикосновения ее холодных пальцев:
— А ты? Ты правда считаешь, что я могла вот так… с ним? — она сглотнула. — Когда-то я поклялась тебе… и я не нарушила эту клятву.
Я хотел захохотать ей в лицо. Марианна действительно думает, что я поверю ей? Я собственными глазами видел ее на этих кадрах… с ним. Изо дня в день. Везде. Он и она. Он и мои дети. Он… везде только он. Улыбается ему, танцует в его объятиях, и ни хрена не отрицает свои отношения, отвечая на провокационные вопросы журналистов.
Обхватила мое лицо, тревожно вглядываясь в него влажными глазами, намекает, что не была с ним. И, вашу ж мать, как же мне хотелось поверить этому. Знать то, что я все еще нужен любимой женщине. Что она не изменяла мне ни с кем.
