Каждый день Моран с астраном по очереди ездили в город узнать насчет пропуска и каждый раз возвращались ни с чем. Наша провизия стремительно заканчивалась, и уже скоро у нас не останется ни крошки. Об этом было страшно даже думать. Все чаще в городе говорили о приближении войска валлассаров и о возможном наступлении конца света. Для лассаров это было именно так – Рейн дас Даал оставлял после себя одни трупы и руины. Города, которые он занимал, стояли полностью пустыми, так как все их жители были безжалостно убиты. Я не хотела об этом слышать. Мне казалось, люди врут и преувеличивают. Но иногда я вспоминала, как он обошелся с моими воинами, и по телу проходила волна ужаса – я должна признать, что люблю монстра и родила ребенка от настоящего чудовища, и то, что я обезумела от своих чувств к нему, не делает его лучше. Но какая-то часть меня все же надеялась на то, что Рейн войдет в город и найдет меня и тогда…тогда у нас с моим мальчиком есть хотя бы какой-то шанс выжить. Пусть ничтожный, но он есть. Пусть Даал никогда не сможет простить меня, но он не причинит вреда своему сыну. А еще я молилась, чтобы это случилось побыстрее. Очень скоро мы начнем голодать.
Вей очень плохо кушал, он был настолько слаб, что засыпал во время кормления, и мне приходилось будить его, а потом петь ему песни. Иногда, именно под звук моего голоса, он все же немного ел, а я смотрела, как Моран делит для нас остатки еды, как оставляет мне куски побольше, и внутри все скручивалось в узел от страха и стыда. Это из-за меня…Все из-за меня. Я приношу только несчастья и боль. Люди, верные мне, страдают от любви к своей эгоистичной велиарии. Я должна была отпустить их обоих…но Вейлин. Я больше не могла думать только о себе. Я должна заботиться о моем сыне и, да простят меня Моран и безымянный астран, я все же выберу своего малыша. Пусть потом меня покарает Иллин или сам Саанан. Но позже. Немного позже. Я согласна заплатить за свои грехи. О, если бы я знала, что расплата придет так скоро!
Наш спутник был почти немногословен. Он уезжал утром и возвращался вечером, говорил, что у него есть обязанности, и люди нуждаются в его помощи. Оспа распространялась с бешеной скоростью. Вой овдовевших женщин и осиротевших жен и матерей доносился отовсюду. По ночам мы слышали его особо отчетливо, как и треск костров – то сжигали тела усопших от болезни или от голода. Астран возвращался из этого пекла в запыленной одежде, покрытый сажей, садился у очага и грел окоченевшие руки.
Не знаю почему, но мы с Моран ему доверяли. Он слышал слишком много и до сих пор не предал, и не выдал нас. Моя маленькая валласская рабыня суетилась возле него, готовила ему чай из трав и иногда тайком отдавала свой кусок хлеба, но он всегда замечал и не брал.
Когда у нас все же закончилась еда, астран вернулся из города и тихо сказал, поставив на стол котомку с куском хлеба, который мы поделили на троих, что нам нужно идти в Храм, если мы этого не сделаем, то умрем с голода.
Я ответила твердым отказом, и Моран сказала, что попытается найти для нас еду. Но все, что им удавалось принести, это были лишь подаяния астрану за молитвы. У меня начало пропадать молоко, и Вей теперь почти не спал. Он кричал от голода, а я ходила с ним по комнате, укачивая и чувствуя, как от слабости у самой подгибаются колени. Я боялась говорить Моран, что меня все чаще и чаще лихорадит и бросает в пот, а иногда я так сильно мерзну, что потом не чувствую своих пальцев. Мне было страшно, что она начнет уговаривать меня ехать в Храм к Данату. Ведь Рейн так близко. Осталось подождать совсем чуть-чуть, и пусть мой жестокий палач сам вершит мою судьбу. Я устала бегать и прятаться. Я устала надеяться на чудо. Чудес не бывает. Не в нашем мире и не для меня. Теперь я с горечью понимаю, что ошибалась даже в этом. Чудеса люди вершат своими руками… я же погружала себя в ад ошибкой за ошибкой.
Мне становилось все хуже, а малыш так громко кричал, что, казалось, у меня разрываются барабанные перепонки. Он кричит, а я плачу, пытаясь выдавить из груди хотя бы каплю молока. Заматываю крошки хлеба в материю и даю ему пососать, но это ненадолго, как и теплая вода. Иногда молоко все же прибывало, если мне удавалось поесть и много пить…Но оно было таким жидким, таким водянистым…и появлялось все реже и реже. От отчаяния я рвала на себе волосы, а лихорадка все усиливалась. Я уже не могла встать с постели и скрывала это так долго, как могла, прикрываясь тем, что Вейлин только уснул, и я не хочу его тревожить, если встану он проснется. А спал он теперь все дольше… и мы все знали почему – ребенок голодал. О, Иллин, будь он постарше, я бы отрезала себе руку или ногу и дала ему поесть! Но он слишком мал, он настолько крошечный, что у меня сердце сжималось при взгляде на его личико и на сморщенные кулачки. Я не отходила от него ни на шаг, пока Моран вдруг не увидела, как меня трясет, пока я пытаюсь приложить Вея к груди. Она тронула мой лоб через материю и в ужасе отняла руку.
- У вас жар! Вы больны! Вот почему нет молока. Малышу нужна кормилица или хотя бы козье молоко, моя деса. Вы погубите и себя, и его своим упрямством. Нам нужно согласится с астраном и ехать в Храм. Потом мы что-то придумаем.
Я отрицательно качала головой и со слезами пыталась приложить малыша к груди. Он кричал все слабее, а у меня сердце разрывалось от ужаса. Пока мне не стало настолько плохо, что я не смогла даже взять его на руки. Тогда я начала просить их уйти без меня. Идти в Храм или пробираться в Нахадас, а может быть, вернуться в Жанар. Они справятся сами. А я… мы с Вейлином останемся здесь. Мы будем ждать его отца. Моран кричала, что я обезумела, она падала передо мной на колени и умоляла сжалиться над ней, когда я начала её гнать. Она целовала мне ноги и просила позволить ей увезти нас, не принимать жутких решений. Ведь Рейн может и не зайти в эту деревню, он может пройти мимо, а дома просто сжечь. Он может и вовсе обойти Нахадас…И даже если найдет меня, то кто сказал, что валлассарский велиар пощадит беглую дочь Ода Первого. Моран не верила в это… Она слишком хорошо знала дас Даала, чтобы понимать, какая участь ждет нас всех, если Рейн найдет меня. Но меня сжирала лихорадка, и мой рассудок помутился. Я её не слышала, я прижимала к себе Вейлина и кричала, что никуда не уйду. Ближе к ночи я начала бредить. Мне казалось, что я с Веем иду по тому самому полю с красными цветами навстречу восходу, а там…там нас ждет Анис и мама. Они тянут к нам руки и зовут нас все громче и громче, а я улыбаюсь, прижимая сына к себе, и кричу им, что скоро мы встретимся, но я жду Рейна…а потом…потом мы с Вейлином обязательно придем к ним. С того момента я почти ничего не помнила, а Моран приняла решение за меня. Она собрала наши вещи, дождалась астрана и сказала, что мы готовы ехать в Храм. Пусть везет нас. Может быть…прими я сама это решение раньше…
В дороге я иногда приходила в себя от крика малыша, прижимала его сильнее к себе и погружалась в беспамятство, когда он стихал. Я молила Иллина пощадить нас, не забирать моего сына, а дать нам еще один шанс. Маленький, ничтожный шанс все исправить. Я слышала, как Моран в тревоге говорила, что, возможно, у меня начинается сыпь, и это первые признаки заболевания. Меня нужно быстрее показать лекарю, но сделать это можно только в Храме, где будут знать, кто я и как правильно прикасаться к ниаде.
