- Красивая…какая же ты красивая…им иммадан! Маалан, мне глаза жжет. Хочется убить каждого, кто смотрит на тебя и когда-нибудь посмотрит.
Я смотрела в его глаза, и мне казалось, комната быстро вращается вокруг нас, а я вижу только его зрачки, в которых трепещет мое отражение и вспыхивают зеленые искры. Никогда не видела его таким, как сейчас, словно вместе с маской он потерял свою железную броню и теперь ждал, когда я ударю, тяжело дыша и не двигаясь с места. Я потянулась к завязкам рубахи и стянула ее с него через голову. Резко выдохнула, увидев раны на теле и кровоподтеки. Провела по ним кончиками пальцев, а он так напряжен, словно я его ножом валласским режу на живую.
- Тебе больно?
Продолжая водить пальцами по бронзовой гладкой коже. А мне кажется, что я уже знаю наизусть каждую черту лица, даже поры на коже и колючую щетину на щеках. Я, наверное, могу нарисовать его в своей памяти с точностью до мельчайших деталей. Я могу нарисовать его запах и какие на ощупь его мышцы, волосы, мускулистая грудь, стальной рельеф пресса, полоску волос внизу живота, спрятавшуюся за широким кожаным ремнем с двумя кинжалами по бокам. Я могу нарисовать его сильную спину и взгляд наглый, волчий, насмешливый. И такой, как сейчас, настороженно алчный. Словно сдерживается ради меня, давая фору.
- Перестанешь касаться и станет больно. Я знаю.
У него особенный взгляд. Дело не в красоте его глаз. И даже не в невыносимой красоте его изуродованного адской улыбкой лица...а во взгляде. Там тьма. Порочная адская. Притянула его к себе за затылок, двумя руками, набросилась сама на его губы, вдираясь пальцами ему в волосы, другой рукой лаская голую спину, сходя с ума от ощущения твердых мышц и гладкой кожи, обвивая бедро ногой и шепча ему в рот между яростными поцелуями:
- Возьми! Возьми...сожги меня, Рееейн!
Мне больше не хочется его сдерживать, отталкивать. Отрываясь от губ, смотрю в потемневшие глаза. Взгляд обещает муки ада. Никакой нежности или прикосновений, дрожащий от голода. Желание граничит с ненавистью, потому что он теряет контроль. И я это чувствую, как в те разы, когда волос моих касался, грудь сжимал и сотрясался от наслаждения, придавив меня к стене. Сжимает сильно под ребрами, поднимая вверх, заставляя обвить себя ногами и несет к постели, чтобы опрокинуть навзничь и накинуться снова.
Каждое прикосновение до синяков, болезненно сладкое, и мне нужно именно это. Осознать, что он со мной, что это не сон из прошлого, не иллюзия, а настоящее. Он живой, вернулся ко мне, за мной. Мой Хищник. Израненный после боя, он пришел ко мне. И я хочу ощущать его так сильно, как только возможно. Реальность происходящего в боли. Нет ничего реальней ее. Придумать можно что угодно, а вот боль придумать невозможно. Она и держит на самом остром крюке. Она вызывает зависимость получать от него боль, как доказательство, что мы с ним реальны. Любую боль. Физическую, моральную. С ним я живая, настоящая, голая до костей, беззащитная. Он словно сдирал с меня все покровы, все маски, всё, что навязано богобоязненной велиарии многолетним воспитанием, то, что навязано ниаде в Храме. Все забыто и послано к Саанану.
Сжимает мои соски, а я слышу свои гортанные стоны, трусь промежностью о его член, и в голове пульсирует "Сорвись...возьми меня, пожалуйста, залюби свою маалан, чтоб чувствовала тебя везде… я так долго ждала тебя".
А он то набрасывается, то сдерживает себя и скользит горячими пальцами по подрагивающему животу, между ног по мокрой плоти, заставляя взвиться от прикосновения, и резко внутрь под хриплую музыку вкрадчивых обещаний персонального ада. Сжаться в предвкушении, ощущая внутри его палец и громко застонать, закатывая в изнеможении глаза, когда резко сделал несколько толчков.
- Сожрать тебя хочу, маалан, не только сжечь, а сожрать. Вкус твой на губах чувствовать.
Врывается в мое тело сильно, быстро. Не дразнит уже, а берет.
-Хочу, - насаживаясь на его пальцы и потираясь болезненными сосками о его ладони, - сожги...хочу плакать для тебя и гореть...пожалуйста.
- Так плачь, маалан. Громко плачь.
И он не останавливается. Хочет насытиться первыми судорогами, а я чувствую, как сжимается все в низу живота, как тесно обхватываю его пальцы изнутри первыми спазмами, пока с криком не срываюсь в бездну, откинув голову назад, стиснув его запястье, сильно сокращаясь. Слишком быстро и яростно. От голода и изнеможения. От отчаянного страха за него и от бессилия собственного, от нежелания больше сопротивляться. Все ещё вздрагивая, чувствую. Как переворачивает на живот. Это предвкушение, пока наклоняет вниз, подтягивая за бедра к себе, тяжелое дыхание и ожидание первого толчка после мягкого прикосновения языка к безумно чувствительной плоти. Резко. На всю длину. И от его крика свело низ живота ещё одной судорогой возбуждения. Без паузы, набирая бешеные темп. Глубоко и сильно. Так сильно, что из глаз брызгают слезы. Слишком большой для меня, слишком. Он готовил всегда, давал привыкнуть, а сейчас безжалостно и глубоко, раздирая на части, толкаясь в судорожно сжимающиеся стенки лона.
"О, Иллин...пожалуйста"…вслух или про себя, ломая ногти и задыхаясь... а по венам струится наслаждение раболепное, противоречивое, и новый экстаз полосует тело, заставляя взвиваться в его руках, стонать, изгибаясь за ним, за безжалостным рывком за волосы к себе. Сильными судорогами. Сжимая его член, и он врывается сильнее, жестко, в одном ритме. Я кончаю и плачу от невыносимого наслаждения. Теряя счет времени...теряя счет дикому удовольствию, обезумев от криков. Завывая, хрипя и умоляя...нет, не останавливаться ...умоляя брать и рвать на части.
И сорваться ещё раз... как от ударов хлыста. Я не знаю, чувствует ли он это... сколько раз сейчас подряд меня разодрало от наслаждения грязно принадлежать ему. Своему врагу. Проклятому валлассару, который отобрал у меня все и в то же время отдал так много, как никто и никогда за всю мою жизнь. Быть замученной им до полусмерти, со спутанными волосами и содрогающейся от очередных диких судорог. Кричать его имя и обхватывать пересохшими губами пальцы, принимая его глубже, расслабляясь и снова сжимаясь.
Я чувствую его дикость кожей, когда ничего не осталось от человека. Мне иногда кажется, что он им не был никогда, потому что слишком силен, вынослив, запредельно вынослив. Исполосован мечом, испачкан кровью врагов, потом и копотью, и берет меня с таким яростным отчаянием. Чувствую, как содрогается, прижимая меня спиной к своей взмокшей от пота груди, и кричит от наслаждения, клеймя изнутри, растекаясь горячим семенем. Шепчет что-то на своем языке, жадно целует затылок, шею. Сбивчиво, надорванно, давая ощутить всю мощь его голода по мне.
Откинулся назад, на шелковое покрывало и раскиданные в хаосе страсти подушки, утягивая за собой, не выпуская из сильных рук, а я затылком чувствую, как его ребра ходуном ходят и сердце мне в темя колотится набатом. Ладонью под грудью держит, прижимая к себе, шумно дыша, а мне разрыдаться хочется и в то же время смеяться от счастья. Я кончиками пальцев веду по его запястью, по венам вверх к бицепсам, вызывая мурашки, а он вдруг и дышать перестал. Рука на моем теле дрогнула.
