Сейчас я понимаю, какими наивными и чистыми детьми мы тогда были. Искренними и настоящими. Как мало я похожа на себя ту, десять лет назад, жизнерадостную и верящую в чудо, в любовь, в сказку. Я прежняя исчезла вместе с началом войны и после посвящения в ниады.
Какое счастье заключалось просто в его улыбке, в его взгляде, в том, как он, прощаясь, несколько раз возвращался, чтобы поцеловать и так опухшие от поцелуев губы еще раз. Радость не живет вечно, а счастье — это слишком большая роскошь в этом мире, полном боли и смерти, чтобы длиться долго. Как я не хотела его отпускать тогда, как сжимала его руки и тянула к себе. Ведь еще было время до восхода. Время…неумолимый, страшный и безжалостный палач. Сколько всего он отнял у меня. Всех, кого я любила, забрал.
Я чувствовала, что мое счастье заканчивается…инстинктивно, на уровне подсознания. Понимала, что там полыхает его дом…что, скорей всего, полыхает от рук лассарского войска, и боялась отпустить его ладонь, потому что уже знала — не увижу больше.
Он вернулся в последний раз, соскочив с коня, сжимая меня снова до боли, вдыхая запах моих волос, лихорадочно зарываясь в них пальцами и шепнул мне на ухо:
«Даахи…маалан, бадаахи ма!»
Он просил ждать. И я ждала. Я ждала столько, сколько теплилась надежда. Её не стало, когда отец решил выдать меня за Лу. Ждать было уже бессмысленно. Если бы могла, я бы сбежала с ним тогда из Лассара. Я бы ни на секунду не задумалась о престоле, об отце и братьях. Если бы он захотел. И мне было все равно, кто он. Пусть даже нищий голодранец, пусть просто рядовой армии Валласа. В том возрасте не особо думаешь о будущем…да, и я была влюблена. Безумно влюблена. Я хотела только одного будущего — с ним. Воспоминания, имеющие вкус сладкой горечи и соленых слез. Как много я их пролила тогда по нему. Несколько лет…почти каждую ночь. Мне казалось, что он обязательно вернется ко мне, что он не мог погибнуть, не мог сгореть в пепле проклятой войны, в которой я тогда ничего не понимала. Это сейчас только одно слово «валласар» внушало мне едкую, фанатичную ненависть, а тогда он и враги моего государства не имели между собой ничего общего. Словно существовали по две разные стороны пропасти. Мои воспоминания о нем всегда взрывали душу болезненной тоской. Наверное, именно тогда я была единственный раз в жизни по-настоящему счастлива и искренне любима. И я бережно хранила эти ощущения где-то глубоко внутри, чтобы иногда позволять себе снова уноситься на десять лет назад и иметь право беззаботно, исступленно ждать каждый день валласарского мальчишку. Я дала ему клятву любить его всегда и только его. Одейя Вийяр никогда не нарушает клятвы. И тело ничто. Тело ничего не значит.
Увидела во сне, и внутри опять всколыхнулось пламя. Оно вспыхнуло яркими, ослепительными языками и лизнуло мне душу до ожогов. Я жадно целовала его губы, перебирая пальцами непослушные волосы. И закатывала глаза от его жаркого шепота, изнывая от отчаянной тоски, от понимания, что стоит мне открыть глаза, и он исчезнет:
«Маалан…моя…моя девочка, моя любимая»… он выучил столько слов на лассарском, чтобы ласкать меня ими, искушать, любить. С этим восхитительным акцентом, от которого у меня сердце замирало, а потом бешено билось в висках.
Иногда он шептал мне на валласком. Горячо, рвано, задыхаясь от страсти, а я понимала каждое его слово. У любви нет языкового барьера, она говорит на своем, понятном только для двоих. Я могла просто часами смотреть ему в глаза. Они казались мне особенными. Завораживающими. Серо-зеленые. Похожи на волчьи.
Хищник. Он всегда напоминал мне сильного и смелого молодого зверя, готового в любой момент сорваться с места в яростную погоню за добычей. Мне иногда казалось, что он уходит от меня не к себе за воды Тиа, а в лес. Потому что пах хвоей, свежестью и кровью. У него был свой неповторимый запах…возможно, именно так пахнут те, кого мы любим. Особенно. Неповторимо. Они пахнут счастьем.
Впивалась пальцами в его волосы, лихорадочно гладила скулы:
— Ты ведь вернешься ко мне? Завтра? Послезавтра? Твоя маалан будет ждать тебя всегда. Никого и никогда не буду любить, как тебя. Никогда. Ничья. Только твоя. Мой?
Кивает и молчит, ловит губами мои ладони, лихорадочно развязывая тесемки на моем платье, спуская с плеч тонкую материю, лаская соски костяшками пальцев с глухими стонами, и хищный взгляд тяжелеет, начинает обжигать кожу, пробираясь под нее.
А потом он тает в моих руках, превращаясь в прозрачный туман, а я рыдаю от разочарования.
И бегу за ним в лес. Зову его…. Понимаю, что зову, но не по имени. Он так его мне и не сказал. Да и что такое имя? Люди придают ему слишком много значения. Когда любим, мы называем любимых иначе. Мы находим им самые сумасшедшие имена… клеймим их, как в знак принадлежности нам. Как будто подчеркивая особенное право, которое имеем только мы — называть их иначе, чем другие.
Деревья смыкаются над моей головой, больно хлещут ветки по босым ногам, а я слышу этот голос и топот копыт его коня везде. Он отдается эхом у меня в голове. Размазывая слезы, я оглядываюсь по сторонам, и этот голос…он везде…он словно звучит у меня в голове. Истязает, бьет по нервам.
«Где ты? Я не могу тебя найти. Я не вижу тебя!»
«Маалан…моя маалан… я здесь… рядом…почувствуй меня… так близко… никогда не оставлял тебя…Я же поклялся».
Пока не увидела сверкающие зеленым фосфором глаза зверя и не остолбенела на месте. Гайлар. Тот самый. Страшный, как сама смерть. Он ступает массивными лапами по траве, а я пячусь от него назад, покрываясь мурашками ужаса. Он крадется ко мне, пригнув огромную голову, слегка скалясь и я слышу рокот рычания, от которого стынет кровь в жилах. Сон превращается в кошмар…Я бегу от него сломя голову по лесу. Тому самому лесу, где погибли мои воины, где это чудовище жрало живьем баордов, и понимаю, что в этот раз он не пощадит меня.
Спотыкаюсь, открываю рот в беззвучном крике, падая навзничь, и слышу хруст веток, дыхание зверя, приближающегося к своей добыче. Зажмурилась и громко закричала…
— Тсссс…это я…посмотри на меня, маалан. Тебе страшно? Ты боишься меня?
Распахнула глаза и вздрогнула под диким взглядом моего Хищника. Во сне он говорит на лассарском, и это не гайлар, а он навис надо мной. Пахнет зверем, кровью и тем самым запахом, который принадлежит только ему.
Бледный с горящим взглядом и растрепанными волосами. Безумно красивый, настолько, что я задыхаюсь от этой красоты…тянусь сама к его губам…Вернулся. Вернулся ко мне.
Но он жадно прижимается поцелуями к моей шее, избегая целовать в губы, спускаясь вниз, лихорадочно задирая платье на талию, скользя горячими ладонями по моим ногам, раздвигая колени. Какой горячий сон…какой нереально-реальный! И каждое прикосновение ЕГО пальцев заставляет выгибаться, тяжело дыша, притягивая его к себе. Как же давно я не чувствовала ничего подобного, и на глаза наворачиваются слезы от того, как раздирает изнутри от каждого поцелуя, как возбуждение накрывает кипящей волной, обжигая каждый миллиметр кожи, к которому он прикасается губами. Не так, как раньше, не осторожно, не нежно, а жадно и дико. Словно мы с ним оба изменились за это время.
