Строительство завода № 813 в текущем году в основном будет закончено…
Научной разработкой диффузионного метода разделения изотопов руководит профессор Кикоин…»
В этом же отчете появляются реальные сроки изготовления первых экземпляров атомных бомб. Указывается, что бомба из плутония может быть изготовлена во втором квартале 1949 года, а из урана-235 – во втором квартале 1950 года. Срок уже был вполне реальный.
Кстати, в этом документе впервые упоминается и будущий Ангарский комбинат. Правда, пока предполагается построить здесь три уран-графитовых реактора и три дейтонных реактора, а также два химических завода.
Однако планы вскоре пришлось изменить…
Атомные – из плутония, а водородные – из урана…
Судьба Ангарского комбината решилась в канун 1954 года, когда во главе страны стоял Г. М. Маленков, а руководитель Атомного проекта СССР Л. П. Берия был уже расстрелян.
В. А. Малышев, Б. Л. Ванников и Е. П. Славский писали Маленкову:
«С учетом результатов испытаний атомных малогабаритных, малозарядных и водородных бомб, проведенных в 1953 году, нами произведен примерный подсчет потребности на ближайшие 5–6 лет в атомных и водородных бомбах различных конструкций, мощностей и назначения…
Для обеспечения выпуска намеченного количества атомных и водородных бомб, а также для обеспечения минимально необходимых работ по мирному использованию атомной энергии наиболее узким местом является производство урана-235.
Намеченный в плане производства на 1954 год выпуск 145 кг урана-235 90 %-ной концентрации, 350 кг урана-235 45 %-ной концентрации и 107 тонн урана-235 2 %-ной концентрации обеспечивает изготовление только одних водородных бомб, а атомные бомбы будут изготовляться целиком из плутония…
Развитие работ по использованию атомной энергии в мирных целях (строительство электростанций на атомной энергии, ледоколов и коммерческих судов с атомными двигателями), а также намечаемое строительство подводных лодок и крылатых ракет с атомными двигателями потребует также существенного расхода урана-235…»
И далее авторы письма предлагают расширить мощности уже действующих комбинатов, а также:
«2. Построить в районе г. Иркутска диффузионный завод мощностью 13 кг урана-235 в пересчете на 75 %-ную концентрацию в две очереди – по 6,5 кг в сутки каждая очередь.
Для обеспечения ввода первой очереди в 1957 году необходимо выделить 300 тыс. кВт за счет строящейся Иркутской гидроэлектростанции.
Для обеспечения электроэнергией второй очереди диффузионного завода, с вводом в действие его в 1958 году, по мере окончания работ на Иркутской гидростанции, необходимо будет приступить к строительству Суховской гидростанции мощностью 260 тыс. кВт, в 35 км ниже Иркутска…
Считаем в дальнейшем наиболее целесообразным строительство диффузионных заводов вести с использованием гидроэлектроэнергии, так как диффузионные заводы являются производством, потребляющим чрезвычайно большое количество электроэнергии».
Это письмо сохранилось в архивах в единственном экземпляре. Все копии были сразу же уничтожены по распоряжению Маленкова. Следуя традициям недавнего прошлого, он хотел, чтобы все, что связано с атомной проблемой, концентрировалось только у него. Он прекрасно помнил, что ни Сталин, ни Берия не делились со своими товарищами атомными секретами.
Однако наступали новые времена, и теперь уже все руководители партии и правительства хотели знать, что происходит в недрах Атомного проекта СССР, а потому вскоре Игорь Васильевич Курчатов стал публичным человеком. И на том постановлении, где сказано о создании нового атомного комбината под Иркутском, стоит и его подпись.
«На чем стоят байкальские скалы?»
Он сразу же начнет возражать: мол, и скалы, и Байкал не имеют к его родному Ангарскому электролизному химическому комбинату никакого отношения, и, как всегда, приезжие писатели слишком уж все преувеличивают, а на самом деле у них обычная и привычная работа, которой они занимаются денно и нощно, не зная ни праздников, ни выходных.
– Бомбу, значит, создаете? – не выдерживаю я и сразу получаю в ответ:
– Если бы мы ее делали сейчас, то, вероятнее всего, вас к нам не допустили бы!
Ну и что же возразить Генеральному, если он прав…
Однако бомбу все-таки делали в прошлом, для того и создавались полвека назад, а сейчас, конечно же, обогащают уран для сугубо мирных целей – для атомной энергетики, и этим гордятся, но все же о прошлом жалеют. Впрочем, на то разговор особый…
Ну и Байкал имеет к комбинату и самому директору самое прямое отношение. Он сразу же соглашается со мной, когда разговор заходит о любви к Байкалу, которая выражается здесь во всем – и в стремлении попасть туда как можно скорее, и в рассказах о его красотах. Сам же Виктор Пантелеймонович не был на Байкале уже семь лет – все недосуг из-за множества дел и забот, а потому приезд нашей небольшой группы, состоящей из директоров АЭС и специалистов-атомщиков, дал ему возможность не только показать свое уникальное предприятие, но и показать им Байкал.
Ну а мне, попавшему в эту великолепную компанию почти случайно, представилась возможность побеседовать с генеральным директором комбината на фоне неповторимых байкальских скал и просторов. Насколько мне известно, Виктор Пантейлемонович столь откровенных и обстоятельных интервью не давал. На то было много причин, но главная из них, безусловно, та, что Ангарский электролизный химический комбинат был среди самых секретных предприятий страны с того самого момента, когда было принято решение о его создании.
– Внуки есть? – спросил я.
– Три внучки, – ответил директор.
– И сколько им?
– Одна в этом году поступила в институт, второй – десять лет, третьей – восемь. Сын работает на комбинате, а потому внучки выросли рядом. Это великое счастье, когда с близкими можешь общаться каждый день…
– А что главное рассказали бы вы своим внучкам, а следовательно, и миллионам их сверстников о своем комбинате? О нем и, конечно же, о себе – ведь, насколько я знаю, вы здесь без малого полвека?
– Судьба у меня своеобразная. Когда была хрущевская «оттепель», я поступил в МИФИ.
– А откуда родом?
– Из «родины застоя» – я родился в Днепродзержинске, откуда и Леонид Ильич Брежнев… Так вот, во время «оттепели» наступило небольшое послабление, и мне удалось поступить в МИФИ. Он тогда именовался «Механическим институтом», и попасть туда было нелегко. Особенно для тех, у кого была «подмочена» биография. А я относился именно к таким людям, так как находился во время войны в оккупации.
– Но ведь от роду было три года?!
– Для соответствующих органов это не имело значения! Если графа в бумагах заполнена словом «да», то это становилось клеймом на всю жизнь.