– Чем же?
– А вот тем, что у меня в руках.
Я только теперь заметила, что он пришел с бутылкой шампанского и двумя бокалами. Вокруг было совершенно безлюдно. Местность была очаровательна, как сама поэзия, а воздух казался по-майски томным. Где-то заливались соловьи.
– Согласна, – сказала я.
–– Ну так пойдемте выпьем.
Он посторонился, пропуская меня чуть вперед, и мы направились к скамейке под одной из арок моста. К вечеру становилось чуть прохладнее. Шампанское шипело и пенилось в бокалах.
– Выпьем за вашего мужа, Сюзанна, – предложил Талейран.
В его голосе мне почудилась скрытая ирония. Да и вообще этот тост казался мне невозможным в данный момент. Я поспешно произнесла:
– Нет, Морис, это не подходит. Придумайте что-нибудь другое.
С легкой усмешкой он произнес:
– Тогда выпьем за здоровье мадам Грант. Идет?
– О да, – сказала я, поднося бокал к губам.
Вино не принесло облегчения, как я на то надеялась, а, наоборот, усилило возбуждение, обострило чувства. Мы долго молчали, но это молчание не было неловким. Какое-то предчувствие, ожидание повисло между нами. Талейран не сводил с меня глаз, и легкая дрожь пробежала у меня по спине.
– Послушайте, – сказал он наконец, беря меня за руку. – Мне кажется, вы очень опечалены. Что с вами?
В его взгляде было столько теплоты, что я произнесла, вздохнув почти страдальчески:
– Морис, если бы вы знали, как я одинока.
– Друг мой, вы не созданы для одиночества.
– И тем не менее обречена на него. Такова воля рока.
Улыбаясь, он произнес:
– С роком надо бороться.
– Увы, господин министр. Этому искусству я не обучена.
Его взгляд, устремленный прежде на мои губы, скользнул ниже, на грудь. Я ощутила, как мне становится жарко. Он смотрел на меня дерзко, но, однако, в этом не было ничего грубого. Его взгляд не шокировал меня и не смущал, но волновал.
– Дорогая моя, той, что наделена вашими достоинствами, нечему учиться. Желать – значит владеть.
Я метнула на него застенчивый взгляд из-под дрогнувших ресниц, и сама не заметила, как с моих губ кокетливо сорвалось:
– Такому человеку, как вы, Морис, я готова поверить.
И опять какая-то неопределенность повисла между нами.
Бокалы вновь были наполнены. Мне казалось, с каждой секундой становится все жарче. Шампанское ударило в голову, туманило рассудок. И соловьи пели так сладко…
– Вы были так добры ко мне, Морис.
– Я буду так добр, что усмотрю в ваших словах и нечто большее, – сказал он иронично.
Помолчав, он добавил:
– Нет, милая моя. Я вовсе не добр. Мне кажется ужасной ваша сдержанность… Впрочем, в создавшейся ситуации один из нас, вероятно, должен проявить это качество.
– Меня необходимость призывает к этому, Морис.
– Ах! О какой необходимости вы говорите?
От шампанского, волнения и прочих чувств я была словно не в себе и ответила весьма туманно, потому что сама не знала, что говорю:
– Морис, есть вещи, о которых я сейчас не хочу задумываться.
– Вот как? Отлично.
Опираясь на трость, он подошел к перилам моста. С бокалом в руке я последовала за ним. Ночь казалась мне волшебной. Опьяняюще благоухали душистые травы, пахло мятой, душицей, майораном. Глядя в воду, можно было видеть, как меняются в ней зыбкие отражения моста. Сейчас, поздним вечером, были неподвижны полные мрака кущи парка, отбросившие тень на озеро, а в серебряном свете луны арки моста казались призрачными, как обитель русалок. Серебристые ясени, как великаны, застыли вдоль берега.
– Ваши волосы, – произнес Талейран.
– Что? – спросила я почти трепетно.
– Они нежны как шелк. Они сияют.
Он протянул руку, и я не уклонилась. Он коснулся моих волос, его пальцы медленно спустились ниже и погладили щеку. Голова у меня кружилась, от дрожи, охватившей все тело, я, похоже, могла упасть в обморок. Я сама не знала, чего хочу. Я знала лишь то, что мы заходим слишком далеко, но остановиться не могла. Это было не в моих силах.
– Вы кажетесь такой невинной. Как девочка…
«Нет, – сквозь звон, раздающийся в ушах, услышала я свой внутренний голос. – Это не так. Это совсем не так…» Потом сознание умолкло. Чисто физически, каждой клеточкой тела я наслаждалась близостью человеческого тепла, этой мужской лаской. Рука Талейрана, коснувшись моего подбородка, решительно привлекла меня к себе. Я не противилась даже тогда, когда ощутила на своих губах его поцелуй.
Мне было приятно. Я не чувствовала плотского волнения, но одно сознание того, что ко мне прикасается мужчина, дарило необыкновенное наслаждение. Он был очень спокоен и не делал никаких попыток продвинуться дальше. Он просто поцеловал меня. Да и поцелуй был короток – я встретила его полуоткрытыми губами, и все. Потом, на миг обессилев, я припала к плечу Талейрана, предчувствуя, что вот-вот могу заплакать.
Он гладил мои волосы, но не произносил ни слова. От него пахло шампанским. Я всхлипнула, и на этом мои рыдания прервались. Кровь тугими ударами стучала в висках, мне снова становилось очень жарко. Я поступаю плохо? Ну и пусть. Я тоже имею право иногда поступить плохо. Я не ангел. Я хочу быть нужной кому-нибудь. Хочу отдаться – даже не потому, что меня сжигает страсть, а лишь бы ощутить свою необходимость и преодолеть одиночество! И Александр сам виноват, что не дал мне почувствовать, что я ему нужна! Одно письмо, пятнадцать строк за девять месяцев – тьфу!
– Вы любите меня хоть немного? – прошептала я одними губами.
– Конечно, дорогая моя. Я очень вас люблю. Разве можно столько заниматься женщиной, которую совсем не любишь?
Мы оба понимали, что речь сейчас идет не о любви в самом высоком смысле слова. Мы говорили о симпатии, желании, какой-то зыбкой и странной грани между дружбой и любовью.
Я посмотрела на него, и в его глазах увидела свое миниатюрное отражение.
– Поцелуйте меня, – прошептала я почти сквозь слезы.
Он сделал это так, что я ахнула. В этом человеке самым удивительным образом сочетались холодность и страстность. Он поцеловал меня так, что на миг ноги у меня подогнулись, а вся я будто попала в поток расплавленного металла и сгорала там. Я чувствовала его руку у себя на груди, потом его губы на щеке, за ухом, на шее. Меня словно бросило в омут чувств – там были радость, волнение, желание, невыносимая сладость и невыносимый ужас. Я не хотела ничего иного, кроме как хоть одну ночь прожить во всей полноте ощущений. Я была рада тому, что слегка пьяна. Наконец меня охватило такое возбуждение, что никакие укоры совести не могли бы удержать меня от наслаждений, которые сулила эта ночь.
