До Унвина наконец дошло, что Дрого иронизирует, и он широко улыбнулся. Ида тоже едва не рассмеялась. Хоть она и ценила в мужчинах чувство юмора, нельзя ни в коем случае показывать, что вражеские воины могут быть хоть в чем-то привлекательными и выдавать себя. «Заруби себе на носу, Ида из Пивинси: норманны не должны знать, что ты понимаешь их язык», — в сотый раз сказала она себе и, прикусив губу, подавила улыбку…
На подступах к городу всадники перестроились: теперь двое ехали впереди, двое — сзади, так что повозка оказалась окруженной со всех сторон. Появление их небольшого отряда вызвало огромное оживление на улицах Пивинси — со всех сторон к ним сбежались возбужденно галдевшие и размахивавшие руками норманны. Поначалу Ида посчитала причиной такого любопытства несколько странный вид груженной живностью повозки, но очень скоро поняла, что предметом интереса десятков вооруженных мужчин является она сама, и не без внутреннего трепета признала, что меры предосторожности, предпринятые ее сопровождающими, оказались отнюдь не лишними.
Всадники спешились, сразу несколько утратив свой внушительный вид, и солдаты тут же окружили повозку. Ида уже хотела было пнуть одного из них, самого надоедливого, прямо в лицо, когда шум толпы внезапно стих. В полной тишине воины почтительно расступились, и в образовавшийся проход к повозке направился невысокий воин в самом обычном одеянии. Каким-то чутьем Ида поняла, что это Вильгельм.
— Увидев толпу, которую ты собрал, я уж подумал, что тебе удалось поймать какого-то диковинного зверя, — улыбнувшись Дрого одними уголками тонких губ, произнес он и, бросив короткий взгляд на Иду, добавил: — И, похоже, не ошибся.
Пока Дрого объяснял Вильгельму ситуацию, Ида внимательно разглядывала предводителя норманнов. Претендент на английский трон не обладал особо примечательной наружностью и не отличался какой-то властной осанкой, но было в нем что-то такое, что заставляло беспрекословно ему повиноваться. От этого норманна исходило ощущение силы, подкрепленной острым умом, железной решимостью и неуемным честолюбием. Ида с горечью поняла, что даже с тем немногочисленным войском, которым располагает, этот человек сможет довольно легко получить то, чего добивается. К тому же, по словам Эдит, английский трон уже предопределен ему судьбой.
Дрого прервал ее размышления, бесцеремонно стащив с лошади, и обратился к нервному костлявому человечку, стоявшему рядом с Вильгельмом:
— Амфрид, объясни этой девице, что перед ней Вильгельм Нормандский, ее новый король.
Выслушав его, Ида взглянула Вильгельму прямо в глаза и спокойно произнесла:
— Об этом говорить преждевременно: пока еще трон принадлежит Гарольду. Вы же, ваша светлость, всего лишь нормандский герцог, вторгшийся в Англию.
— Что она сказала? — повернулся Вильгельм к Амфриду, но тот побледнел и с ужасом уставился на Иду.
— Ничего особенного, сир, — выдавил наконец тот. — Что взять с глупой девчонки.
— Но она из народа, которым я намерен управлять. Переведи мне ее слова!
Заикаясь и бледнея, Амфрид слово в слово перевел сказанное Идой, и лицо Вильгельма потемнело. На какое-то мгновение она пожалела о своей неосторожности и излишней прямоте, но после гнетущей паузы Вильгельм вдруг откинулся назад и громко расхохотался. Толпа, застывшая в гробовом молчании, тут же зашумела — никто не ожидал от него такой реакции.
— Дрого, мой юный друг, чего ты испугался? — обратился Вильгельм к побелевшему от ужаса воину. — Ведь она сказала чистую правду. А спроси-ка ее, Амфрид, когда я получу трон. Ну же!
Амфрид, который уже немного пришел в себя, старательно перевел вопрос своего полководца. Дождавшись, когда толмач замолчит, Ида ответила:
— Вы обязательно станете королем, но это произойдет лишь после того, как я принесу клятву верности, преклонив перед вами колена. Уже сейчас я хочу попросить вас о милости: не гневайтесь, если, произнося слова клятвы, я буду проливать слезы.
Подождав, пока Амфрид точно переведет сказанное, она продолжила:
— Я всего лишь простая девушка из небольшого городка и покорно преклоню колена перед своим господином, но вы пришли завоевать мой народ. И пусть те воины, что падут, сражаясь с вашими солдатами, мне не знакомы, это мои братья, потому что, как и я, саксы по крови. Вы будете торжествовать, а я — проливать слезы по ним.
Ида поспешно отвернулась и отошла к повозке.
— Мне очень жаль, ваша светлость… — начал было Дрого, но Вильгельм прервал его:
— Не надо извинений. Ее слова шли от сердца и тронули даже моего Амфрида. Эта девушка ничем меня не оскорбила, а всего лишь честно поведала о том, что у нее на душе, и я хорошо понимаю ее чувства. Редкий мужчина способен выражаться так просто и ясно.
Тонкие губы Вильгельма внезапно растянулись в улыбке, и он хлопнул Дрого по плечу:
— Похоже, ее прямота задела и тебя, мой друг?
Поняв, что полководец вовсе не гневается, а пребывает в отличном расположении духа, Дрого окончательно успокоился и даже сумел улыбнуться:
— Вы правы, милорд, задела, и довольно сильно, но я намерен усмирить эту особу.
— Приглядывай за ней внимательнее, — посоветовал Вильгельм; и улыбка его погасла. — Она не должна сбежать, пока в Лондоне не преклонит передо мной колена, раз уж об этом зашла речь. Но, повторяю, будь осторожен: даже слабая девушка может оказаться сильным врагом, а такая красивая опасна вдвойне.
— Страсть не ослепит меня, ваша светлость.
— Прекрасно. А теперь пусть ваши люди возьмут себе часть того, что вы привезли, а остальное присоедините к общим запасам.
Дрого почтительно поклонился Вильгельму, а когда тот скрылся в толпе, с удивлением поймал себя на мысли, что ни разу не подумал об этой строптивой девице как о враге. Лучше бы Вильгельм ни о чем его не предупреждал — так бы она и оставалась простой девушкой из маленького городка у моря, которая иногда навещала старую лесную ведьму, а теперь волею судьбы стала его пленницей…
Дрого бросил на Иду испытующий взгляд: нет, пожалуй, не следует быть таким наивным, ведь она из народа, с которым его страна ведет войну. Они вторглись на ее родную землю, хозяйничают в ее городе, и наверняка в грядущих сражениях убьют немало воинов-саксов. Естественно, она не сможет оставаться безучастной, хоть и примирилась с неизбежным, так что Вильгельм был абсолютно прав: надо держать ухо востро. Какими бы пленительными ни были ее красивые глаза, нельзя забывать о долге: он несет ответственность за жизнь своих солдат.
Дрого обернулся и присвистнул: ожидаемые неприятности уже начались — вокруг повозки сгрудилось около дюжины мужчин, и каждый пытался заговорить с девушкой. Она сидела как изваяние, не издавая ни звука, и лишь грозно сверкала глазами на окруживших ее солдат неприятеля. Яростно работая локтями, Дрого протиснулся сквозь толпу непрошеных поклонников своей пленницы, по их недовольному ворчанию и откровенно недружелюбным взглядам понял, что девушка может стать причиной зависти и неприязни к нему других солдат. Более того, теперь ему придется все время быть начеку и следить, чтобы кто-нибудь из них не попытался ее похитить. Пробравшись наконец к повозке, Дрого собственнически положил руку девушке на плечо, давая тем самым понять, что это его собственность. Ответом ему были возмущенные возгласы и злобные взгляды, в которых ясно читалось, что кое-кто готов оспорить его права — на кулаках или мечах, — но когда Дрого угрожающе подался вперед, солдаты, бормоча проклятия, все же расступились и нехотя начали расходиться.
