– Меня вот тут высадите, – сказала я Алексею, – мне тут ближе дворами пройти.
– Куда еще? – Он очнулся от глубокой задумчивости.
– Куда-куда! – Я неожиданно разозлилась. – На кудыкину гору! Дел у меня невпроворот!
Перед глазами стояла мертвая Инка с раной на виске и лужа кровавых ошметков, оставшихся от ног Матренина.
– С меня хватит! – резко сказала я. – Мне за вещами к Игореше надо.
– Успеешь, – отмахнулся он, – останови вот возле ресторана, хоть кофе выпьем, с утра не евши…
С утра не евши была я, а ему небось подавали и кофе и какаву с чаем. Эта его тетка-горничная, которая разговаривает как робот. А может, она и есть робот? Говорили же, что где-то в Швейцарии уже есть одна такая, в гостинице работает.
Ресторан был дорогущий, и у меня сразу упало настроение, когда я увидела свое отражение в зеркале. Джинсы грязные, на джемпере пыль из Игорешиной квартиры, да еще и подозрительные пятна на рукаве. Ну, так и есть, это кровь. Мне резко поплохело, потому что перед глазами встало то, что осталось от Матренина, но потом я сообразила, что кровь моя, я порезалась стеклом, когда веревку на руках перепиливала.
В туалете я вымыла руки, оттерла, как могла, пятна с рукава и задумалась, нужен ли мне сейчас гребень, который спокойно лежал в сумке. И решила, что нужен, поэтому воткнула его в волосы. И сразу в зеркале исчезло чучело в несвежих джинсах с расцарапанными руками и появилась молодая женщина, одетая подчеркнуто скромно, с темным блеском в глазах и решительным выражением лица.
Встретившийся мне официант поднял брови, увидев дешевый гребешок, но потом поглядел мне в глаза, и брови его опустились на место.
Алексей жадно пил воду. Он оторвался от стакана и положил руки на стол, сжав кулаки, но я уже заметила, что руки его дрожат.
– Есть не могу, – глухо сказал он, – это же какой сволочью надо быть, чтобы женщину, мать своего ребенка, так подставить. Ну, папочка… Заминировал склеп, чтобы его деньги никому не достались!
– Это не так, – я сказала это как можно мягче, – он и правда хотел оставить сокровища твоей матери и тебе. Это он подстраховался для того, чтобы другие их не забрали. Видно, не очень-то доверял этому Железняку.
Я отобрала у Алексея фотографию и положила перед собой на стол. На обороте она была замазана кровью, но с лицевой стороны чистая. На меня смотрела молодая женщина, в лице которой угадывались черты Алексея. Свет падал на нее из окна, которое явно было не городским. И сбоку была полка, на которой стоял бюст человека с пышными усами и остренькой бородкой. Кто это такой, я понятия не имела.
Официант принес две чашки кофе, я не прикоснулась к своей, потому что внезапно в голове возникла мысль:
– Ты не читал в детстве такую книжку, называется «Бронзовая птица?»
– Название слышал, не помню, – отмахнулся Алексей, – а ты-то откуда про нее знаешь?
– У мамы валялась, ее детская еще. Так вот, там тоже сокровища искали. Один граф в своем поместье закопал. План оставил в тайнике и чертеж. Так вот, на чертеже все вранье было. Уж там люди рыли-копали, а толку – чуть. А потом один парень, очень умный, догадался, что дело не в чертеже, а в рисунке, что на чертеже был вроде как случайно. Короче, рисунок и показал, где сокровище зарыто. Я к чему веду, – заторопилась я, видя, что Алексей смотрит на меня мрачно, – может, отец твой, Константин Матренин, тоже эту книжку в детстве читал? Она старая… И не зря ведь он твоей маме сказал, что только она сможет сокровище найти.
Алексей пододвинул фотографию и уставился на нее.
– Слушай, а я ведь знаю это место! – сказал он. – Это дом в деревне Мухино, мать меня в детстве туда возила. Там жила ее дальняя родственница, тетя Шура. По возрасту она мне годилась в бабушки, но велела звать себя тетей. Я маленький совсем был, но помню.
– А потом…
– А потом она умерла, и в тот дом мы больше не ездили, он ее родственникам достался по наследству.
– Едем сейчас туда! – неожиданно для себя произнесла я.
Алексей посмотрел на меня очень внимательно и сказал, что ребят отпустит и сам поведет. Поесть мы так и не успели.
Дверь камеры со скрипом отворилась.
Маргарита вздрогнула и открыла глаза.
Сон, такой чудесный сон, оборвался. Сон, в котором она танцевала в древнем полуразрушенном храме, среди таких же смуглых, воздушных танцовщиц…
Она снова была в грязной, тесной и холодной камере. В камере, где она была обречена провести свои последние дни, дожидаясь приведения в исполнение смертного приговора.
На пороге стоял майор Леру.
– Господин майор… – пролепетала женщина слабым, прерывающимся голосом. – Господин майор…
– Мне передали, что вы хотели видеть меня! – отчеканил майор, остановившись в дверях камеры. – Что вы можете мне сообщить? Новые сведения о вашей шпионской деятельности? Имена своих связных и сообщников?
– Господин майор, это невыносимо! – Женщина с трудом поднялась с узкой койки и обвела затравленным взглядом тесную и темную камеру. – Эта камера невыносима! Эта сырость, и грязь, и холод… этот убийственный холод!
– Чего же вы хотели, мадам? – В голосе майора прозвучала насмешка. – Вы думали, что шпионов содержат в отеле «Савой»? Что их кормят трюфелями и устрицами?
– Господин майор! Имейте хоть каплю сожаления! Я женщина, для меня немыслимо находиться в такой грязи! Здесь пауки, и тараканы, и мокрицы! Прикажите дать мне хотя бы кусок туалетного мыла! Я хочу вымыться! Я сама себе противна!
– Вы вполне заслужили эту участь.
– Но вы офицер, господин Леру! Вы французский офицер! Вы не можете так жестоко обращаться с женщиной! Представьте, каково мне в этой грязи!
– Ладно, так и быть, – майор поморщился, – кусок мыла я прикажу вам передать.
– Благодарю вас, – женщина опустила глаза, – если можно, пусть это будет фиалковое мыло Коти. И еще одно… пожалуйста, верните мне мой гребень…
– Гребень? – Майор удивленно поднял брови. – О чем вы говорите? Какой гребень?
– Тот, что вы конфисковали при аресте. Простой гребешок с тремя цветными стеклышками.
– Я не знаю, где он.
– Но господин Леру, я вас умоляю… ведь вы офицер, французский офицер…
– Зачем вам этот гребень? Я распоряжусь, чтобы вам принесли другую расческу.
– Нет, господин майор, мне нужен именно этот гребень! Я очень прошу вас…
– Ничего вам не обещаю. Я могу лишь обещать вам, что ваши мучения скоро завершатся.
– Вот как?
– Да, ваш приговор очень скоро будет приведен в исполнение.
– Скоро? Как скоро?
– Не более чем через неделю.
