– Это еще почему?
– Чтобы он не насторожился раньше времени. Потому что у тебя с ним вовсе не амурные отношения были, а сугубо деловые. А секс – это так, для затравки.
– Что ты знаешь? – нахмурилась она.
– А ты, подруга, даже не представляешь, сколько я знаю, – прищурилась я, – ты меня недооцениваешь.
– Что ты там можешь знать… – протянула Инка, но в голосе ее слышалось беспокойство.
К этому времени я окончательно пришла в себя, боль от удара по голове притупилась, и теперь я почувствовала что-то острое под собой. Руки у меня были связаны за спиной, запястья перетянуты веревкой, но пальцы были свободны. Я пошевелила пальцами правой руки и обо что-то укололась. Прикусив губу, чтобы не вскрикнуть, я ощупала пальцем острый предмет.
Это был осколок стекла.
Я вспомнила, что за неделю до нашего окончательного разрыва с Игорешей здесь, в этой комнате, лопнула перегоревшая лампочка. Осколки стекла разлетелись по всей комнате, я их собрала и выкинула, да, видно, не все. Один осколок застрял в щели между спинкой и сиденьем компьютерного кресла.
Не помню, говорила я или нет, что Игореша весит больше девяноста килограммов, так что несчастное компьютерное кресло потихоньку под ним разваливается. Вот и попал осколок в трещину.
Я осторожно ухватила осколок двумя пальцами и попыталась перерезать веревку на запястье. Сначала попала по руке, почувствовала, как закапала теплая кровь, но ничем себя не выдала и сделала еще одну попытку.
– Говори уж все, что знаешь! – крикнула Инка, грозно нависая надо мной.
– Спокойнее, – усмехнулась я, – мне торопиться некуда.
Она посмотрела с ненавистью, из чего я поняла, что ей торопиться очень даже есть куда.
– А знаю я, что Матренин – сын очень богатого в советское время человека. Папочка заведовал городской свалкой, мне сказали, что это золотое дно.
Вы не поверите, но я испытала самое настоящее наслаждение, увидев, как вспыхнули и забегали Инкины глаза. Вот теперь она действительно испугалась.
– Папочку расстреляли, но огромных денег не нашли, они испарились, как воздух, – продолжала я, – и семья осталась в полной нищете. Но где-то деньги были, лежали и ждали своего часа. Причем, если учитывать, что покойный папаша был человек дальновидный, вряд ли он хранил нажитое в советских дензнаках. С валютой тогда было непросто, так что я думаю, что он обратил все в драгоценности.
Последние слова я добавила от себя, вспомнив рассказы Маргариты Романовны о том, как ее любовник любил дорогие цацки и насколько хорошо в них разбирался.
– Матренин долго ждал своего часа, но теперь решил отыскать папочкино наследство, – продолжала я, почувствовав, что веревка на руках поддается. – И подозреваю, что помогла ему ты, открыла, так сказать, глаза. Вот не знаю только, каким образом.
– Не знаешь? – прошипела Инка. – Хоть чего-то ты не знаешь, а я уж думала, ты все про меня выяснила!
– Да я, в общем, не очень старалась. – Я пожала плечами, но это оказалось затруднительно из-за связанных рук.
– Ладно, скажу, – Инка присела рядом со мной, – все равно это дальше тебя не пойдет.
«Это мы еще посмотрим», – подумала я, работая стеклом.
– Ты моего отца не знала, – заговорила Инка.
– Да не было его у тебя! – удивилась я.
– Ага, в капусте меня нашли! – озлилась она. – Или аист мамочке принес на день рождения! Был у меня папочка, только они с матерью не расписаны были, и алиментов он ей не платил. Не то что у тебя – хоть папаша тебя знать не желал, так хоть денег слал очень нехило по тем временам.
Я промолчала. Это Инка еще не знает, что отец во время учебы в институте меня содержал. Не скажу, пускай завидует молча.
– И вот лет двадцать назад вдруг звонок телефонный. Хорошо, я трубку сняла, если бы мать, то папаша пошел бы лесом, потому что она здорово на него зла была, он ее беременную бросил. А так вроде бы разговор у нас завязался, он спросил, кто я да как живу. А голос у него, как у старика столетнего, стало быть, смекнула я, что дело нечисто. Но договорились встретиться.
Как пришел он, сразу я поняла, в чем дело. Одет плохо, небритый, перегаром застарелым несет, сам весь желтый, ясно, что пьет, да еще и болеет.
Ну, говорю, папочка дорогой, чего от меня хочешь? Время не трать на слова пустые, что сожалеешь и раскаиваешься, говори толком. Он посмотрел так хитро, пошли, говорит, ко мне, я тут рядом живу. Ну, пришли, квартира хорошая, только гадюшник там жуткий.
– Это где ты сейчас живешь?
– Ну да, привела ее в божеский вид, теперь вполне прилично.
Надо же, а мне она в свое время говорила, что любовник ей эту квартиру купил.
– Короче, папочка и говорит, что квартиру отпишет мне, если я за ним ухаживать стану. Он, дескать, болеет тяжело, а ухаживать некому. Были у него жены, и дети тоже, но все оказались сволочи и бросили его в трудную минуту, так он теперь передо мной вину свою чувствует и хочет загладить.
– И ты ему поверила? – невольно спросила я.
– А похоже? – усмехнулась Инка. – Нет, конечно, давай, говорю, рассказывай все как есть. Он и раскололся.
Работал он следователем, но года три назад уволили его за взятки. Видно, зарвался или с начальством не делился. Ну, в органы больше никуда не брали, а делать, я так понимаю, он ничего не умел. Охранником тоже не берут: немолодой уже, опять же, все про него все знают. Начал он пить, жена последняя на развод подала да обобрала его прилично, все, что было накоплено, увела.
Это он так говорил, а как уж там на самом деле было, я и не знаю. После чего покатился папаша по наклонной плоскости и вспомнил про меня. Остальные-то дети его послали. Он еще медицинские документы мне показал – не то у него рак, не то цирроз печени, в общем, помрет скоро. Ну, я говорю, пиши на меня дарственную на квартиру и помирай спокойно, а иначе я поворачиваюсь и ухожу. Он было заедаться начал – такая молодая и такая ушлая, так я и пошла себе.
Но потом вернулась, сделали все по-моему, тогда я честно стала его два раза в неделю проведывать, убирать и еду носить. А он все байки мне свои милицейские рассказывал. Ох и наслушалась я разных ужасов!
И однажды такое рассказал!
В девяносто пятом, что ли, году или чуть раньше было у него дело. Убили женщину. Какие-то отморозки ворвались в квартиру днем, когда сын ее был в школе, избили ее, пытали даже, потом убили. А зачем, непонятно, потому что никаких особых ценностей у нее в квартире не было.
Жили они скромно с сыном-подростком. Вроде бы ограбление, только ничего почти и не взяли. Ну, дело открыли, стали работать, сняли там отпечатки пальцев, а когда просмотрели по базе, то один нашелся знакомый. Уголовник по кличке Матрос. Это по фамилии ему кличку дали, потому что фамилия была Железняк, папаша сказал, в революцию такой был деятель, про него даже песню сочинили. «Матрос Железняк, партизан» и еще там что-то.
