И все же кое в какие факты она могла поверить.
Во-первых, он был чрезвычайно красив. Во-вторых, ее безнадежно влекло к нему. Она была совершенно уверена, что его рассказ был правдой.
Он был солдатом, которого взяли в плен и пытали две ночи. От этих слов у нее по спине пробежала дрожь.
Мог ли он выдумать эту историю, чтобы завоевать ее симпатию? Да. Но его нежелание говорить ей об этом казалось вполне реальным. И боль в его глазах казалась настоящей. Очень жаль, что в доме бабушки не было компьютера или Интернета, чтобы она могла проверить его.
Она была готова поверить ему. Она хотела верить ему. Если он действительно пережил пытки, это многое объясняло: его нежелание признавать, что он был травмирован. Его склонность к подозрительности и паранойя.
Не удивительно, что его семья хотела, чтобы он пошел к терапевту. И неудивительно, что ему это не понравилось. Кто же захочет вновь пережить такое потрясение? Без сомнения, такому большому и сильному парню, как Робби, было унизительно признавать, что он стал жертвой и совершенно беспомощен.
Судорожно сглотнув, Оливия поняла, что его физические раны, возможно, и зажили, но рана на его гордости все еще оставалась незажившей. Она сильно задела его гордость, когда намекнула, что ему нельзя доверять.
Хелен вернулась на кухню с букетом петрушки, зажатым в руке.
— На ужин у нас будут долмадес, спа-накопита, баранина и салат. Мне понадобится твоя помощь, — она сполоснула петрушку в кухонной раковине.
Оливия поморщилась. У нее было плохое предчувствие по этому поводу.
— Тебе не кажется, что будет слишком много еды только для нас двоих.
Хелен села напротив нее и нарезала петрушку.
— Я пригласила Спиро на ужин. Долмадес — его любимое блюдо.
Оливия застонала.
— Он говорит по-английски? — Несколько слов, — Хелен добавила мелко нарезанную петрушку в миску. — Я вижу, что ты злишься на меня, но не волнуйся. Язык любви не нуждается в словах.
Оливия фыркнула и сделала глоток чая.
Хелен сунула руки в миску, чтобы смешать все ингредиенты.
— Мы будем заняты еще несколько часов.
Почему бы тебе не рассказать мне о плохом человеке, который так тебя беспокоит? Оливия вздохнула.
— Он не может побеспокоить меня здесь, — она надеялась. — Он сейчас в тюрьме.
— В тюрьме? Что же он сделал? — Он изнасиловал и убил тринадцать женщин.
Хелен издала звук отвращения.
Не понимаю, как ты можешь иметь дело с такими ужасными людьми.
Отис Крамп был больше, чем ужасный. Оливия опросила многих преступников, но никогда не чувствовала себя так, словно столкнулась лицом к лицу с воплощением зла, пока не встретила Отиса.
— Я предпочла бы не говорить о нем, — она не хотела, чтобы ее бабушка узнала все эти ужасные подробности.
Хелен покачала головой, цокая языком, пока готовила виноградные листья.
— Хорошо. А теперь смотри, чтобы знать, как это сделать, — она положила ложку фарша на виноградный лист, сложила его у черенка, затем по бокам и свернула в трубочку.
Оливии хотелось выбросить из головы все мысли об Отисе, поэтому она взяла розу из вазы и поднесла ее к носу. Запах заполнил ее голову, напомнив о Робби.
— Ты не наблюдаешь, — упрекнула ее Хелен.
Ее глаза сузились. — Твои эмоции вдруг изменилось в лучшую сторону.
Оливия улыбнулась, поглаживая бархатные лепестки роз.
— Вчера вечером я встретила парня, который оставил ее.
— Твой тайный поклонник? Кто он? — Его зовут Роберт Александр Маккей. Робби для краткости.
Хелен выглядела смущенной.
— Он совсем не похож на грека.
— Он шотландец, — когда бабушка бросила на нее непонимающий взгляд, она уточнила. — Знаешь, Шотландия? Клетчатые килты и волынки? Хелен поджала губы.
— Он с острова? — Да.
Хм. Тогда он не может быть слишком плохим, — она свернула еще один виноградный лист. — Он приходил сюда? Почему я не встретилась с ним? — Это было после полуночи. Ты спала.
— Почему так поздно? Он что, какой-то контрабандист? — Нет. Он бегает по ночам. Я видела его в первую же ночь, когда приехала сюда. И он увидел меня. Издалека. Мы не разговаривали. А на следующую ночь он оставил эту розу.
— Хм, — нахмурилась Хелен, набивая очередной виноградный лист. — И вы разговаривали с ним вчера вечером? — Да. Во дворе.
— Он ведь не пытался выкинуть какую-нибудь глупость, правда? — Нет. Он казался… очень милым, — Оливия вернула розу в вазу. — Он сказал мне, что я храбрая и прекрасная, так же, как дедушка сказал тебе.
— Это хорошо, — Хелен склонила голову. — Теперь я чувствую беспокойство и страх. Что не так? Оливия отнесла свою чашку в раковину и сполоснула ее. Она знала, что ее эмоции кидает из одной крайности в другую. В одну минуту она купалась в теплом сиянии своего влечения к Робби, а в другую — отступала в холодном страхе.
— Я рассказала ему о моих способностях.
— Как же он отреагировал? — Он… кажется, с этим все в порядке.
— Кажется? Не могла бы ты рассказать, что он чувствовал? — Нет, я не могу, — Оливия решительно подошла к столу. — А с тобой такое когда-нибудь случалось? Ты когда-нибудь встречала кого-то, кого не могла прочитать? Хелен медленно покачала головой.
— Нет. Никогда.
По спине Оливии пробежал холодок.
— Тебе это не кажется очень странным? — Пожалуй, да. Из-за этого… ты боишься его? Застонав, Оливия села и положила локти на стол.
— Да, немного. Я подумала, что, если расскажу ему, что умею распознавать ложь, он тут же убежит. Но он этого не сделал.
— Ты нарочно пыталась его отпугнуть? — Да.
Хелен посмотрела на нее, прищурившись.
— Дитя мое, в твоих словах нет никакого смысла. Разве не ты говорила мне, что тебе трудно встречаться, потому что ты всегда знаешь, когда мужчина лжет? Да.
Значит, ты не хочешь встречаться с мужчинами, которых умеешь читать, а теперь не хочешь встречаться с мужчиной, которого не можешь читать. У тебя есть два варианта, и ты отвергаешь их оба.
Оливия поморщилась. Ей было неприятно признавать это, но бабушка была права.
— Я и не думала, что у меня когда-нибудь будет выбор. Робби застал меня врасплох. Я просто эмоционально отреагировала.
— Со страхом.
— Да, со страхом. Это было чертовски страшно! — Следите за своим языком, юная леди.
Оливия застонала и потерла лоб.
— Мне нужно проанализировать ситуацию и выделить все плюсы и минусы, чтобы я могла прийти к логическому… — Дитя мое, — прервала ее Хелен. — Иногда тебе не нужно думать.
