В этот момент-то и произошёл выстрел.
Видимо, кто-то из раненых попытался отомстить и захватить с собой на тот свет хотя бы ещё одного врага. Но Максим вновь удачно отвлёкся, и пуля лишь чиркнула его по внешней стороне бедра. Он покачнулся и, чтобы удержать равновесие, шагнул вперёд. Да так и покатился, свалившись с валика бруствера.
К нему выбежали несколько бойцов, пытаясь вытащить. Помогли подняться. И тут начался артналёт, предваряющий наступление австро-венгров. Снаряд разорвался где-то за первой линией траншей, и осколок попал Меншикову прямо в лоб. Но уже на излёте и мелкий. Так что, пробив кожу и забившись под неё, он успокоился.
Выглядело всё это необычно. Осколок был небольшим и пробил в коже компактное отверстие, вздыбив края раны. Со стороны такое ранение очень напоминало пулевое. Словно пуля пробила лоб с летальными последствиями. А Максим был жив. Даже сознание не потерял, выглядя в глазах окружающих удивительно и жутко.
Одного из бойцов, что выскочил ему на помощь, убило наповал, разворотив голову крупным осколком. На глазах окружающих. Что только добавило мистики фигуре Меншикова. Итальянцы ведь общались с русскими. Где-то офицеры знали язык, где-то обходились всякого рода эрзац-переводчиками – например, через английский, французский или немецкий. Поэтому за эти дни итальянские солдаты очень неплохо осведомились о том фольклоре, что бытовал в полку относительно их командира. Приукрашенном и дополненном, само собой. Так что это появление Меншикова с дыркой во лбу их не смутило. А что тут такого? Он же не человек. Может, ему так и надо? Кто их, этих эльфов, разберёт?
Осколок вынули. Голову забинтовали. Но народная молва от того меньше не стала, на ходу обрастая деталями.
Максим же сидел на раскладном стуле и чуть не плакал от чувства бессилия и раздражения. Он катился в пропасть внутреннего духовного кризиса.
Он был жив. Снова жив. Мог бы уже погибнуть. И не раз. По глупости. Странно и непонятно. Жив случайно. Словно кто-то в последний момент или его поворачивал, или руку врага отводил. Даже тот осколок, что убил парня там на бруствере, должен был достаться ему. Но нога подвернулась, зацепив-
шись за камень, и его потащило в сторону. В итоге ему досталась странная, но царапина, а тому парню – смерть. Очень показательная смерть.
Наш герой вырос удивительно бездуховной скотиной, лишённой всяких мистических порывов. Разве что в форме сатиры. Он не верил ни в бога, ни в дьявола. Он не считал, что у природы есть что-то, кроме безумных, бесстрастных и бессловесных естественных законов, лишённых всякой одухотворенности и личности. Он никогда не верил в высшие силы, но теперь он не знал… его уверенность уплывала как взломанный по весне лёд.
Зачем он здесь?
Как он смог провалиться в прошлое?
Почему удивительные случайности оберегают его жизнь и судьбу? Так ведь не бывает, чтобы из года в год пули и осколки летели мимо… чтобы из года в год он выживал несмотря ни на что. Вот и сейчас. Казалось бы – три ранения. Три раза он прошёл по грани жизни и смерти, лишь чудом выжив. Как так? А успехи в делах? Он ведь рисковал. Продумывал, просчитывал, но играл-то «от бедра». Однако выигрывал. Почему? Кому понадобилась эта пешка на шахматной доске или зачем?
– Максим Иванович, разрешите доложить, – подбежав, козырнул вестовой. Очень бодрый и весёлый. Вон глаза светились.
– Докладывайте, – пустым, лишённым всякой страсти и жизни голосом ответил Меншиков.
– Мы победили! Максим Иванович! Победили! Пришла телеграмма из Рима – командующий австро-венгерской армией на Западном фронте подписал капитуляцию. Мы устояли!
– Устояли… – едва слышно произнёс Меншиков, уходя ещё сильнее в тоску. Очередная победа. Славная победа. Но зачем? – Ступайте к Андрею Петровичу. Передайте мой приказ – пусть свяжется с полевым командованием австро-венгров. Нужно оказать помощь раненым.
– Слушаюсь! – вытянувшись, гаркнул вестовой, повторил приказ и умчался его сообщать адресату.
– Максим Иванович, вам нехорошо? Голова кружится? – осторожно спросил врач, наблюдавший за сменой повязок. – Мне не нравится ваш вид. Совсем осунулись.
– Глупый мотылёк догорал на свечке. Жаркий уголёк, дымные колечки. Звездочка упала в лужу у крыльца… Отряд не заметил потери бойца… Отряд не заметил потери бойца… – тихо-тихо прошептал наш герой, вспоминая ещё одну песню Егора Летова. Почему именно её – непонятно и непостижимо. Именно она всплыла в его сознании.
– Что-что? – подался вперёд доктор, но не стал переспрашивать, привлечённый звуком чеканных шагов.
– Максим Иванович, разрешите доложить, – подал голос вестовой. Другой. И этот был мрачно серьёзен. А в руке держал телеграмму, слишком сильно сжимая листок, на который была наклеена телеграфная лента.
Эпилог
Судьбу не всегда можно изменить. Она упрямая девка и очень своевольная. Нужно прикладывать много усилий, чтобы сойти с той дороги, что она тебе уготовила. Вот и Николай II свет Александрович в очередной раз это подтвердил. Он не смог. Он не справился. Ему не хватило энергии и воли для того, чтобы коренным образом изменить свою судьбу и будущее своих близких.
Зимний дворец взорвали. Точнее, не сам дворец, а столовую. Прямо во время трапезы Самодержца Всероссийского. Вместе с ним погибли его супруга, младшие дети, включая наследника, и брат – великий князь Михаил. Что породило династический кризис. Те наследники, что рвались к власти раньше, погибли ещё в 1915 году во Франции, вместе с Николаем Николаевичем младшим. А оставшиеся имели права только номинально, проходя в сознании подданных не иначе как «седьмая вода на киселе».
Этим обстоятельством немедленно воспользовались организаторы покушения. То есть те самые люди, кто и в 1917 году воду мутил. В оригинальной истории, правда, они старались использовать амбициозных и, как правило, очень ограниченных великих князей. А здесь… здесь оказалось даже проще. Император умер. Прямого, очевидного всем наследника нет. По закону-то, конечно, найти можно, кого на престол посадить. Но эта не определённость позволила им спровоцировать созыв Учредительного собрания, только под новым названием. В этот раз его назвали по-старому – Земским собором, которому надлежало решить судьбу империи. Как ей жить, куда идти и быть ли монархией?
События повторялись. Иначе, на новый лад, но повторялись…
Татьяна Николаевна положила телеграмму, полученную от мужа, и, откинувшись на спинку кресла в своём кабинете, устало потёрла лицо. Штормградский дворец был практически в осаде. Она едва не взбунтовалась против самоуправства Хоботова, а тут ещё Максим прислал странную телеграмму:
«Не посещай Петроград. Это очень опасно. Сиди в Штормграде. Муж».
Великая княгиня встала и медленно прошлась по кабинету. Постояла немного у окна, выходящего во внутренний двор. Посмотрела на облака… далёкие облака, плывущие в небе. И скосилась на толстую папку, что ей недавно передала Марта.
