– Признаёшь ли ты низложение королевства Италия и возрождение Римской империи? – спросил он в гробовой тишине Виктора Эммануэля.
– Да… – после некоторой запинки ответил тот, глянув в глаза Максиму и тут же потупившись.
Зал ахнул и заволновался.
– Признаёшь ли ты низложение королевства Италия и возрождение Римской империи? – спросил Меншиков Вильгельма.
– Да… – после долгой, очень долгой паузы ответил он. Кайзер прямо и твёрдо смотрел в глаза Максиму, в отличие от короля Италии… бывшего уже, ибо этим согласием он прервал своё правление и лишился прав на престол как сам, так и всем своим домом. Кайзер думал. Лихорадочно. Нервно. И это хорошо проступало у него на лице. Там читалась целая гамма эмоций.
Он знал, что Максим от имени Антанты пообещал Италии часть старых западных австрийских земель. Но у Италии нет ни малейших прав на эти земли. У Италии, но не у Римской империи. Россия, без всякого сомнения, будет претендовать на владения на востоке, населённые славянами и, вероятно, Чехию с Моравией. После поражения в войне Австро-Венгрия, безусловно, не устоит. Её и так весь XIX век трясло, а тут такой повод. А значит, Венгрия выделится в самостоятельное государство, отхватив, скорее всего,
основной кусок этого пёстрого пирога. И что останется после этого от Двуединой монархии? Правильно. Доля Германии в виде старой Австрии вместе с Веной. Это было не вполне очевидно, но, чуть поразмыслив, Вильгельм пришёл именно к этому выводу.
Россия и Германия были противниками в этой войне. Противниками, но не врагами, что не раз подчёркивал сам Меншиков в разговорах. Кайзер знал, что Максим не испытывает каких-либо явных негативных эмоций к Германии – скорее напротив. А вот Австро-Венгрию и Габсбургов ненавидит. Почему? Не ясно. Однако что есть – то есть. Да и к Франции с Великобританией не испытывает никаких тёплых чувств.
«Что ты задумал?» – пронеслось в голове Кайзера. Но он промолчал, озвучив лишь то, что было здесь и сейчас в его интересах.
Виктор Эммануэль вздрогнул от этого слова и аккуратно, украдкой взглянул на стоящего рядом с ним Вильгельма. Губы его задрожали. Но он сдержался. Он надеялся, что его царственный брат скажет совсем иное. Он ведь не выглядел таким испуганным. Особенно сейчас. Особенно здесь. Лицо Кайзера в момент произнесения своего согласия оказалось на удивление торжественным. Таким, словно это он провозглашает возрождение давно почившей в бозе легендарной старины.
И зал взорвался.
Это выражение лица Кайзера и тон, которым было произнесено согласие, не укрылись от окружающих. Шум, гам, эмоциональная болтовня.
Максим поднял руку, призывая к тишине. И когда люди утихли, он начал «раздавать слонов», то есть назначать временно исполняющих на руководящие посты в магистраты возрождённой империи. Не все. Но ключевые, чтобы всё зашевелилось.
Имел ли он на это право? Спорный вопрос. На первый взгляд – дичь: ведь Максим был гвардейским полковником одной из воюющих держав. Но это на первый взгляд.
Как происходило низложение королевства? Меншиков декларировал это действо, после чего обратился за подтверждением к суверену этого государства. И после того как тот всё подтвердил перед огромным скоплением народа, обратился к монарху Великой державы за признанием этого акта международной политики. То есть фактически выступил в роли распорядителя.
Мог ли он так поступать? Конечно, мог, хотя это и выглядело фарсом. Более того, был немаловажный момент с его личным международным положением. После того как он захватил в плен Виктора Эммануэля и декларировал от его имени выход Италии из войны на стороне Центральных держав с переходом на сторону Антанты, той пришлось спешно и срочно подтверждать его полномочия. Чтобы не терять момент. Ведь проволочка могла позволить австро-венгерским войскам отойти с границы. Поэтому, декларируя низложение королевства Италия, Максим фактически говорил устами особо уполномоченного от всех стран Антанты для проведения переговоров с этим королевством.
Что же до постов, которые он так лихо раздавал, то тут всё ещё проще. У новообразованного государства не было ни правовой системы, ни суверена, поэтому вступал в силу фактор социального договора. То есть если большинство согласно с предложением или не может возразить, то так оно и будет. Впрочем, рисковать и проверять на практике эту теорию Максим не стал, назначая на командные посты в ключевых магистратах тех, кто и так по факту обладал реальной властью в этом направлении. Он ведь не зря заезжал в госпитали. Слушал, спрашивал, «мотал на ус». Ведь заигрывать с возрождением империи он решил ещё в Мюнхене и времени для поверхностного изучения вопроса у него хватало.
Бенедикта XV он также не забыл, назначив Верховным понтификом Римской империи. Выборы же монарха предложил отложить до конца войны, через всенародный референдум…
А журналисты-то записывали. Тщательно и кропотливо. И это было хорошо, потому что уже через два-три часа вся Италия будет знать о том, что произошло. Примет ли она эти преобразования? Неизвестно. Но шуму будет до небес. И просто так это уже будет не остановить. Многие свяжут возрождение Римской империи с легитимацией претензий на австрийские земли. Это несложно. Да и король был весьма непопулярен в народе.
И тут кашлянул Бенито, привлекая к себе внимание. Он стоял рядом, и он тоже хотел должность в магистрате. А Максим его «забыл».
– Ах да, чуть не забыл! – нарочито наигранно хлопнул себя по лбу Меншиков. – Друзья, осталось наградить настоящего героя Италии. Человека, который при приближении неприятеля побежал к нему, дабы предложить свои услуги, предавая присягу, данную перед лицом Господа Бога. Человека, который, увлечённый собственными сиюминутными интересами, предал свою Родину, свой народ, свою партию и своего короля. Человека, который срывал подготовку Рима к обороне. Человека, который указал, куда бежал его король. Человека, который, поддавшись примитивной лести, отринул ценности своей партии. Человека, который ради своих амбиций и жажды власти возжелал положить на кровавый алтарь весь свой народ…
И чем больше говорил Максим, тем большая тишина устанавливалась в зале. Когда же он замолчал – показалось, что только напряжённое дыхание толпы людей и биение их сердец – единственный источник хоть какого-то звука. Где-то в зале пустили газы, что оказалось отчётливо слышно в этот момент.
– Да, вы правы, – произнёс Меншиков и, плавным движением развернувшись к дуче, выхватил пистолет и направил ствол Бенито прямо промеж глаз. – Вот ваша награда, друг мой, – сказал он и выстрелил.
И тело дуче упало навзничь, как подкошенное, обрызгав кровью кого-то из его ближайших спутников. Пару раз дёрнулось и затихло. Спокойным и уверенным движением Максим убрал пистолет в кобуру и повернулся к Папе.
– Вы чем-то обеспокоены? – поведя бровью, спросил наш герой.
– Боже! Вы убили человека… В храме…
Немного подумав, наш герой, вновь достав пистолет, протянул его побледневшему как полотно Бенедикту. Рукояткой вперёд.
