Тонкое белое платье Янагимото сплошь покрылось кровавыми разводами. Булочки с соусом карри, которые лежали в одном из пакетов, теперь валялись раздавленные на тротуаре, и вытекший соус напоминал размазанную по бетону блевотину. Сквозь просветы в дождевых облаках пробивалось яркое солнце, и под его лучами рассыпавшиеся моллюски уже начали источать характерный запах гниющей рыбы. Каждый из одиннадцати прохожих бросал быстрый взгляд в сторону Янагимото Мидори и тотчас же отворачивался. Один малыш, правда, ткнул в сторону несчастной пальцем и закричал: «Мама, смотри, тетенька на земле лежит!» – но в то же мгновение мамаша потянула его прочь со словами: «Не смотри туда! Тетя просто играет!» Следом показался ученик подготовительной школы. Первым его побуждением было броситься на помощь и даже вызвать полицию, но на нем была чистая белая рубашка, и, кроме того, он спешил на свидание.
– Прости, оба-сан, – пробормотал он и двинулся дальше.
«Ну не могу же я изгадить в крови рубашку, – думал он в свое оправдание. – К тому же, она вроде еще и обосралась».
Но, поскольку сердце Янагимото Мидори остановилось ровно через пятьдесят секунд после удара ножом, звать полицию или пытаться чем-то помочь не имело решительно никакого смысла. Впрочем, это обстоятельство вряд ли может извинить прохожих, по вине которых произошла неоправданная задержка в обнаружении останков. К тому моменту, когда Хенми Мидори заметила тело подруги и принялась выкрикивать ее прозвище: «Нагии-и-и-и!», Янагимото Мидори уже трудно было опознать. В предсмертных судорогах пострадавшая разодрала ногтями все лицо и рану на горле. Из разреза почти наполовину вылез пищевод и какие-то кровеносные сосуды, язык на добрых десять сантиметров свешивался из раскрытого рта, правый глаз выскочил из орбиты, а в правом кулаке все еще был зажат клок ее собственных волос, вырванных в агонии.
Хенми Мидори наклонилась поближе, чтобы получше рассмотреть лицо убитой, но не выдержала, и ее вырвало прямо в кровавое месиво, что внесло дополнительную сумятицу в и без того сложную картинку преступления. Однако Хенми все же удалось разглядеть важную улику: маленький серебристый значок, упавший с плаща Сугиоки, когда он убегал с места преступления. Не дожидаясь приезда полиции, Хенми Мидори подобрала кусочек металла и бросила его себе в сумочку.
Янагимото Мидори была в разводе и жила одна. Ее бывший муж взял на себя заботу об их единственном сыне, а она нашла приют среди компании подруг, которые называли себя Общество Мидори. Сразу после десяти вечера, когда родственники и знакомые в сопровождении ребенка и бывшего мужа разошлись по домам, Общество постановило провести самостоятельное расследование. Всех его участниц – Хенми, Ивату, Такеучи, Сузуки и Томияму – объединяла та же фамилия, что и у Янагимото: Мидори. Они нашли друг друга в культурных центрах, клубах по интересам и прочих учреждениях подобного рода и, будучи совершенно разными людьми, сходились в одном: они страдали от одиночества и не умели заводить друзей. Общество существовало уже несколько лет, и скрепляла содружество единственная фраза: «Батюшки, да вы тоже Мидори?!»
Этим вечером все участницы горько оплакивали Янагимото Мидори. Время от времени то одна, то другая подавляла рыдания, чтобы произнести: «Ах, что это была за женщина!» или же: «Подумать только, мы больше никогда не услышим, как она поет „Следы комет“!», или: «Мне показалось или ее муж и правда вздохнул с облегчением?» Правда, как обычно и бывало, друг друга никто не слушал. Все эти женщины несомненно принадлежали к жуткому племени «тетушек», оба-сан. Все они родились в середине эры Сёва, всем было под сорок, все приехали в столицу из других городов, окончили среднюю школу либо колледж, все отличались коренастым телосложением и были далеко не красавицами, все тащились от караоке и ни разу не испытали оргазма. В семейной жизни не повезло не только покойной Янагимото: каждая участница общества пережила развод, хотя дети были не у всех. Томияма Мидори выходила замуж три раза и от второго супруга прижила сына; Такеучи Мидори родила в семнадцать, и теперь ее дочь была замужем за иностранцем и жила в Канаде.
Предаваясь своему горю, все пятеро кумушек испытывали доселе неведомое им чувство. И дело было не в осознании печального факта, что рано или поздно они тоже умрут, и не в том, что их потрясла ужасная и неожиданная кончина Янагимото Мидори. Причиной их гнетущей тревоги был не вид ее растерзанного окровавленного платья и не горечь от потери близкого человека, пусть даже они не были особенно близки, а всего лишь собирались вместе и болтали о том, о сем, не слушая друг друга. Нет, всех пятерых оставшихся Мидори терзала мысль, что кто-то посмеялся над ними.
Нельзя сказать, что участницы Общества Мидори испытывали недостаток в мужчинах. И хотя никому из них так и не удалось наладить длительные отношения, они никогда не были одиноки. Мидори относились к тому сорту женщин, которым противна даже мысль о зависимости от кого-либо. Они просто жили, не давая и не получая ни любви, ни заботы, ни дружбы, и так достигли сорокалетнего рубежа. Тут им удалось найти друг друга и создать некое подобие компании единомышленников. Они собирались вместе поболтать, позавтракать в каком-нибудь ресторанчике, попеть в караоке, позагорать и поплавать в бассейне, но никому никогда не приходило в голову интересоваться личной жизнью других товарок. Время от времени одна из них, например Хенми Мидори, начинала рассказывать: «Послушайте-ка! Помните, я говорила, что со мной в офисе работает парень, которого считают сексуально озабоченным? И вот выходим мы с работы, а он забыл свой зонт, а на улице так лило! И чтобы он вконец не промок, я предложила ему пойти рядом со мной под моим зонтиком. Мы и пошли, и тут он вдруг поворачивается ко мне и такой говорит: „Хенми-сан, а не желаете ли потрахаться?“ Нет, вы представляете? Я такая смотрю на него и говорю: „Да как ты смеешь?“ А он мне и отвечает, что, мол, шесть из восьми женщин, которым он предлагал подобное, соглашались. Будто бы от такого прямого подхода женщина сразу же мокнет от возбуждения. А я такая: „Да ничего подобного, тупица!“ Но он, похоже, так и не понял. Мне кажется, что он вообще не способен разделить чью-либо точку зрения, кроме его собственной. Понимаете, что я имею в виду?» Однако никто в компании не обращал на рассказ подруги никакого внимания. Иногда в головах тетушек застревала самая несущественная деталь, вроде слова «зонтик», и тогда одна из подруг подхватывала, впрочем, без всякой связи с предыдущей историей: «Да-да, со мной тоже было похожее, точно! Однажды я забыла зонтик, а этот, как его? Сакакибара, который работает в нашей конторе, – ему уже сорок, и он до сих пор не женат, но на гомика не похож, хотя не возьмусь объяснить, почему мне так кажется, – и вот он встал прямо передо мной, а дождь шел нешуточный, и я подумала, что Сакакибара хочет одолжить мне зонт, а он вдруг стал размахивать им, будто в гольф играет, и едва не попал мне по лицу! Но мне думается, теперь такое случается сплошь и рядом. Столько ненормальных развелось!»
И тем не менее по никому не понятным причинам Обществу Мидори удалось просуществовать более четырех лет. Вряд ли можно сказать, что залогом такого долголетия являлся особый тип личности участниц общества. Впрочем, всех их объединяло инстинктивное неприятие чужих проблем, нежелание, так сказать, залечивать чьи-то раны. Виноваты в такой черствости были их отцы, хотя никто из подруг даже не догадывался об этом. Да и личности их отцов, в общем-то, не имеют никакого отношения к нашей истории. Однако наши дамы считали неприличной и достойной презрения привычку открывать душу другому человеку, делиться с ним своими тревогами в надежде получить душевное облегчение. По той или иной причине они не могли позволить себе углубляться в суть и причины собственных душевных ран. А то странное, незнакомое чувство, которое они испытывали, оплакивая Янагимото Мидори, диктовалось лишь неудержимой яростью, вызванной осознанием того, что теперь рана нанесена извне, и не душевная, а самая настоящая рана поперек горла.
