– Они большущие-большущие и глупые-глупые. Я хотела с ними познакомиться, а они не хотят.
– Ничего, когда ты подрастешь, ты с ними познакомишься. И даже, наверное, подружишься.
– А я скоро подрасту, дядя Федор?
– Довольно скоро, – Глеб задумался. Он не знал, какую цифру назвать.
А потом сказал:
– Примерно, лет через пять-семь.
– Ой, это же очень долго.
– Не очень долго. Это тебе сейчас так кажется.
– А вообще я хочу шоколадку, – сказала девочка.
– Ну что ж, пойдем поищем шоколадку.
– Я хочу с орехами.
Они шли по вокзалу, держась за руки. Глеб слушал лепет девочки и пристально смотрел по сторонам, боясь, что в любой момент могут показаться враги. Он был весь как натянутая струна, готовый в любой момент к бою, готовый к неожиданному прыжку, готовый выхватить из-под куртки оружие и дать достойный отпор.
Но все было спокойно. Сновали пассажиры, кто-то куда-то спешил, кто-то спал, кто-то ругался. Вообще была обычная вокзальная толчея.
– Эй, дядя Федор, не идите так быстро, я потеряюсь! – Не бойся, не потеряешься, я рядом с тобой.
Глеб взял девочку за руку и почувствовал, как сильно болит плечо.
– Вам плохо, дядя Федор? – девочка заметила обильную испарину на лице Глеба.
– Нет-нет, ничего, просто немного жарко.
– А почему у вас кровь на руке? Я видела в машине.
– Ах, ты все запомнила. Это я оцарапался.
– А зачем вы стреляли?
– Господи, да ты и это знаешь?
– Знаю-знаю, я видела в кино. Вы их всех убили, да?
– В общем-то да. Они плохие.
– А, тогда правильно. Они наши враги?
– Да, они наши враги.
– А вы хороший, дядя Федор? Глеб пожал плечами.
– В общем-то, наверное, хороший. А как ты считаешь?
– Вы хороший. Такой же, как мой папа. Наконец-то они купили шоколадку и именно такую, какая нравилась девочке, и вдвоем принялись ее грызть.
Ровно за десять минут до отправления поезда Глеб Сиверов и его маленькая спутница вошли в вагон. Они подали билеты молоденькой проводнице.
– А кто еще едет с вами?
– Мы едем вдвоем, – сказал Глеб, затем наклонился к уху проводницы и прошептал:
– Знаете, эта девочка очень больна, поэтому пришлось купить все купе, чтобы никто ее не беспокоил.
– А что с ней? – таким же шепотом осведомилась проводница.
– Мне даже не хочется об этом говорить.
– Это ваша дочь? – спросила сердобольным голосом девушка.
– Нет, к счастью, не дочь, – горько улыбнулся Глеб.
Они вошли в купе. Глеб закрыл дверь и уложил девочку на нижнюю полку.
– Спи.
– А когда я проснусь, мы уже будем в Москве? Да, дядя Федор?
– Не знаю. Если ты будешь хорошо спать, то скорее всего, да. А если проснешься раньше, то тоже не страшно. Мы с тобой поговорим, во что-нибудь поиграем.
– Нет, я хочу спать. Я всю ночь глаз не сомкнула. Они так ругались, что я все время плакала. Они плохие, так им и надо. Но вы же, дядя Федор, их не по-настоящему убили?
– Конечно, не по-настоящему. Спи, спи, – Глеб поудобнее подвинул подушку.
Девочка отвернулась к стене, подложила ладошки под пухлую щеку. Ее белесые ресницы дрогнули, глаза закрылись, и поезд даже не успел тронуться, как она уснула.
«А теперь самое главное – спокойно добраться до Москвы», – подумал Глеб, глядя на мирно уснувшую девочку.
И только сейчас он почувствовал, как голоден. Он съел еще кусок шоколада и запил его холодным соком.
Глеб не мог спать. Дверь купе была закрыта. Он сидел, откинувшись к стенке. Под подушкой лежал «кольт». Глеб был готов в любое мгновение выхватить его.
В дверь купе негромко постучали.
– Кто там? – спросил Глеб, сунув руку под подушку.
– Это я. Вы чай будете пить? Глеб узнал голос проводницы.
– Да-да, – сказал он и, спрятав пистолет за спину, осторожно открыл дверь.
– Она уснула? – участливо спросила проводница.
– Да-да, уснула. Чай мы будем пить. И пожалуйста, если можно, бутерброды.
– Сейчас принесу.
Вскоре на столе стояли чай, тарелка с бутербродами. Глеб снова закрыл дверь и, глядя на стаканы с горячим чаем, вдруг понял, насколько устал. Его нервы были целые сутки напряжены до предела.
«Сомневаюсь, чтобы все закончилось вот так просто и благополучно», – думал Глеб, неторопливо жуя бутерброды.
Он смотрел в окно на быстро сменяющиеся пейзажи, на зелень, уже тронутую осенними красками, и у него на душе было тревожно. Когда-то давно, примерно такой же порой он с отцом ехал в купе из Ленинграда в Москву. Отец читал газеты, что-то постоянно подчеркивая ногтем, и негромко бурчал. Глебу было тогда лет четырнадцать.
– Ты чем-то недоволен, папа? – спросил Глеб.
– А чем можно быть довольным? Если бы ты, сын, был немного взрослее, я бы тебе кое-что объяснил. А так еще не время.
– Почему не время? И когда придет то время, когда ты будешь разговаривать со мной серьезно?
– Я с тобой всегда разговариваю серьезно и честно. Но политика – дело грязное. Это ты запомни.
– Как, грязное? – не понял Глеб.
– Все политики, чтобы оставаться у власти, вынуждены обманывать народ, вынуждены обманывать друг друга. И если политик не умеет обманывать, он никогда не удержится у власти.
– Даже если он очень умный? – спросил Глеб.
– Будь он мудрым и умным, как сам Соломон. Никогда. А для того, чтобы лучше обманывать, они придумали массу всяких вещей.
– Каких, папа?
– Они придумали газеты, радио, телевидение – все то, что мы читаем, слушаем и смотрим. Но тебе, Глеб, лучше пока об этом не задумываться.
– Пап, у тебя что-то случилось? – спросил Глеб, глядя – Да, случилось. И наверное, мне придется уйти со службы.
– Почему?
– Когда подрастешь – поймешь, – сказал отец и зло швырнул газету на полку.
И сейчас Глеб вспомнил все это настолько отчетливо, словно все происходило сию минуту, у него на глазах, словно на том месте, где спала спасенная им девочка, сидел отец – немолодой генерал Комитета Государственной Безопасности.
Глава 7
Полковник Соловьев Сергей Васильевич подъехал к Ленинградскому вокзалу на черной служебной «волге». Он припарковался и не спеша закурил, пытаясь представить себе действия своего друга Глеба Сиверова. Соловьеву казалось, что он достаточно хорошо изучил все привычки и все черты характера Глеба.
