‒ С чего ты взял? ‒ возмутился Пак.
‒ Сам посмотри, ‒ голос у Марка стал каким-то сухим и отстранённым.
Пак шагнул к Самиру, но не очень-то уверенно. Теперь он и сам замечал, поза у лежащего была слишком ломанной, и нога загнута неестественно, и шея чересчур вывернута. И эти широко распахнутые глаза, ни разу не мигнувшие, тёмные и совершенно пустые. Но Пак всё-таки наклонился, тронул плечо, тряхнул.
‒ Самир!
Тот не ответил, конечно, не ответил, и никто уже не сомневался.
‒ Надо позвать остальных, ‒ проговорила Иви, а Фео только сглотнула внезапно образовавшийся в горле комок.
Мыслей никаких не было, совсем никаких. В том числе и про то, что теперь делать.
‒ Я схожу, позову их, ‒ произнёс Марк. ‒ Они ведь тоже, наверняка, в эту стену упёрлись. Похоже, она далеко тянется.
Он ушёл, а оставшиеся так и стояли, каждый на своём месте, молчали, не зная, какие слова сейчас уместны. Они всегда понимали, что случится может всё, что угодно. Но «понимать» ‒ это же не равнозначно «быть готовым».
‒ Он, наверное, с обрыва упал, ‒ неуверенно проговорил Пак. ‒ Одежда порвана, и ссадины.
И Фео не захотелось негодующе воскликнуть: «А то мы сами не видим!» В любом бы другом случае, но не сейчас.
Совсем рядом зазвучали голоса. Первой Наташа появилась, она почти бежала, за ней вышагивал Торий. Наташа приблизилась к Самиру, присела на корточки. Кажется, она, как и Марк, сразу определила, что парень мёртв, но всё-таки попыталась отыскать пульс на шее, осмотрела как следует.
‒ Перелом позвоночника в шейном отделе. Похоже, он скатился по склону. ‒ Наташа осторожно коснулась лица Самира, закрыла ему глаза, и сразу стало чуть-чуть спокойней. Теперь он почти походил на спящего, хотя никто уже не обманывался.
‒ Зачем его туда понесло? ‒ Торий, скорее всего, не ждал ответа ‒ не от кого ‒ просто вслух высказал то, что у всех вертелось на языке. Но Пак не удержался, как обычно, поспешил оправдаться:
‒ Когда мы пришли, он уже так… был.
Но в его сторону даже не повернулись, все смотрели на обрыв, будто надеялись найти на его склоне те самые ответы, которых не знал и теперь не узнает никто.
Марк вернулся, приведя за собой оставшуюся поисковую группу. Кондр нехотя тащился последним, зато Герман, увидев остальных, резко прибавил шаг, стараясь обогнать Марка. Супер-очки со встроенной камерой надеты на глаза. Подошёл, навис над Самиром.
‒ Герман, ты снимаешь? ‒ мрачно поинтересовалась Иви.
‒ А что? ‒ на мгновенье вскинув голову, невозмутимо воскликнул оператор. ‒ Я же не для развлечения. Я обязан всё снимать.
‒ Ну не так же! В упор. Прекрати, ‒ потребовала Иви.
Герман вздохнул, выпрямился, развернулся к склону, но через несколько секунд притронулся пальцами к оправе, потом и вовсе сдвинул очки на лоб.
‒ А что вообще произошло?
Никто не поторопился ему объяснить, Торий выцепил взглядом Кондра.
‒ Почему ты не пошёл с ним?
‒ А почему я должен с ним идти? ‒ Кондр не выдержал направленного на него прицельного взгляда, отвернулся, хотя и постарался сделать это демонстративно. Он не испугался, не смутился, просто он не обязан терпеть ни чужие обвинения, ни пристрастные заглядывания в душу. ‒ Я ему в няньки не нанимался. Да и он уже не маленький.
‒ Мы в незнакомом мире, о котором толком ничего не знаем, ‒ с назидательной, менторской интонацией напомнил Торий. ‒ Лучше не оставлять никого в одиночестве.
‒ Ага! ‒ Кондр хмыкнул и скривил в усмешке губы. ‒ И только тебя это правило не касается. Ты-то можешь везде один ходить, ‒ тоже напомнил. ‒ А другим нельзя? ‒ Праведное негодование распаляло и добавляло смелости, голос становился всё громче. И Кондр всё-таки посмотрел Торию в глаза, прямо, с вызовом, выкрикнул: ‒ Хочешь на меня вину свалить? Найти крайнего, а вы все ни при чём? Да?
‒ Никто тебя не винит, ‒ вмешалась Наташа.
Торий недовольно сдвинул брови, он был явно не согласен, во всех смыслах. И в том, что никто не винит Кондра, и в том, что тот ни в коей мере не ответственен за случившееся. Но больше говорить ничего не стал. Может, и хотел, но Марк опередил. Он не стал никого ни обвинять, ни защищать, он спросил, глянув в сторону Самира:
‒ Мы его здесь и оставим… так?
Его слова вызвали замешательство, даже ещё большее, чем они почувствовали, узнав о смерти одного из них. Потерять ‒ больно, смириться с потерей ‒ сложно, но самым трудным оказалось то, что несчастье не только вызывало скорбь и сожаление, а требовало приземлённых прагматичных действий. Раньше всегда рядом находился кто-то, способный взять на себя подобные заботы. А здесь они одни.
‒ Нельзя просто бросить, ‒ тихонько проговорил Пак. ‒ Не по-человечески.
‒ А что тогда? ‒ растерянно протянула Фео и, как-то само собой получилось, посмотрела на Тория. Тот же всегда точно знал, что делать. И он ответил.
‒ Лопата у нас есть. Одна. Маленькая. А камней тут недостаточно. Но есть топор. Можно веток нарубить. Накрыть. Но он в лагере.
‒ Я принесу, ‒ вызвался Марк.
‒ Вы все возвращайтесь, ‒ велел Торий. ‒ Я останусь. Мы вдвоём справимся.
Ребята не сразу сдвинулись с места. Не потому что были не согласны. Просто показалось, что именно так и надо: постоять немного и помолчать. Вроде как попрощаться. А уже на подходе к лагерю вспомнили, что в нём оставались Регина и Динька. Они ничего не знают, и сообщить им новость тоже непросто, очень непросто. И ведь никак не промолчишь и не соврёшь, не прикроешься тем, что Самир ушёл куда-то один и просил его не ждать. Даже Динька не поверит. А Регина, только увидела приближение остальных, сразу спросила:
‒ Нашли Самира?
‒ Нашли, ‒ снимая с головы очки, произнёс Герман. ‒ Он с обрыва упал.
Регина ахнула.
‒ Побился сильно?
А Динька молчал настороженно, словно по лицам всё понял.
‒ Нет, ‒ сдержанно проговорила Наташа. ‒ Шею сломал.
‒ Шею? ‒ переспросила Регина, моргнула растерянно. ‒ Тогда… он…
Её недогадливость, нежелание понимать и принимать правду почему-то разозлили Иви, и та заключила чётко и сухо:
‒ Он умер.
Она надеялась, что поставила точку в разговоре, что Регина сообразит и не будет задавать вопросов.
