Отец опять заорал, но Сэм уже не слышал слов, только видел широко открывающийся рот. В голове звенело, а отец всё орал и орал, потом дёрнулся. Сэм вздрогнул и отшатнулся. Но папаша бросился не к нему, а к лежащей на стуле куртке. Схватил её, тряхнул, потом стал мять свободной рукой, побагровел ещё сильнее, запустил пальцы в карман.
И снова широко раскрывающийся рот. Возле самого лица. А потом – чёрная, местами облупившаяся, кожа бумажника и побелевшие от усилий костяшки сжимающих его пальцев.
− Это что, я спрашиваю! – прорвалось сквозь заложенность в ушах. – Как мой бумажник оказался в твоём кармане?
− Я… не знаю, − отрывисто выдохнул Сэм. – Я не брал, − произнёс он тихо и вдруг, не удержавшись, истошно заверещал: − Я не брал! Это не я!
− Ах ты, ублюдок! – Мистер Адлер ухватил сына одной рукой, а второй, отбросив бумажник и загнув подол майки, принялся расстегивать брючный ремень. – Я тебе покажу, как воровать! Как делать из отца дурака!
Сэм судорожно наблюдал за резкими движениями пальцев, за игрой бликов на широкой металлической пряжке. Медная бляшка мелькнула в воздухе, вытащенный из петель ремень изогнулся по-змеиному, едва не коснувшись мальчишеской щеки. Сэм снова вздрогнул и как не в себе заверещал:
− Папочка! Не надо! Пожалуйста, папочка!
Но отец сгрёб его в охапку, бросил на диван и, широко размахнувшись, хлестнул ремнём поперёк тощей спины, открывшейся под съехавшей рубашкой.
4
Эмберли
Она приходила в школу раньше всех. Ей нравились пустые коридоры, закрытые двери и гулкое эхо. Пару лет назад Эмберли поймала особый кайф от всего этого. Нормально. Ведь кто-то тащится от перекура в туалете, кто-то от молоденькой учительницы, от косячка на троих за углом школы, а она – от подобного одиночества.
Можно было легко представить, что настал апокалипсис – уродливый городишко провалился под землю, и никто не выжил, кроме Эмберли.
Пожалуй, жаль было бы только Дерека. Классный он парень, хотя понятно, что всё безнадёжно – где он, а где она. Они на двух разных полюсах! У него крутая тачка, папочка-писатель и мамаша, главное занятие которой состоит в продвижении здорового образа жизни и воспитании четырех отпрысков. Дерек – самый старший, и от материнской опеки старательно отлынивает.
– Привет, – долетело до Эмберли, разрушая стоящую перед глазами картину. Или, скорее, портрет, который представлялся как-то уж чересчур легко и непростительно часто.
Это Ребекка ‒ тоже выпускница. Открыла свой шкафчик, достала учебники, а после хлопнула дверцей и ушла, оставив ключ в замке. Брелок в виде черепа мерно позвякивал в такт стихающим шагам.
Ребекка не раздражала Эмберли, хотя явно была зациклена на черном и потустороннем, возможно еще и салемским ведьмам поклонялась. Но у нее имелся свой стиль, пусть и размазанный по подошвам высокомерных одноклассников, но стиль. Остальным, разумеется, не нравилось, когда кто-то выделялся из общей толпы, уходил от принятого стандарта со шмотками по последней моде, гаджетами, тусовками и каждодневными фоточками в Инстаграме.
Повернув чужой ключ, Эмберли вытащила его из замочной скважины. Череп прильнул к коже, словно только и ждал этого. Почему-то представилось, как отвисает его челюсть, и микроскопические зубы вонзаются в кожу. Девушка едва не отбросила брелок, почувствовав мгновенную жгучую боль. Раскрыла ладонь – прямо посередине наливалась капелька крови.
Эмберли влетела в кабинет, в котором проходили занятия по продвинутой алгебре, и сунула ключ под нос Ребекке:
– Забери свою игрушку!
– Ты чего? – та вытаращила глаза.
Желания объяснять не возникло, Эмберли просто уселась на свое место и нахохлилась, как птенец. Ребекка обернулась на нее несколько раз, потом пожала плечами и отвлеклась на что-то за окном.
Это хорошо, что отвлеклась, тем более, в компании нескольких ребят в кабинет вошел Дерек, привнеся с собой нотку веселья и взбалмошности. Парни громко, перебивая друг друга, рассказывали о вчерашнем мачте, делали странные движения, изображали из себя тех, кем не являлись. Эмберли не прислушивалась, только поглядывала украдкой. Не хотелось, чтобы кто-то заметил ее интерес. Вот еще! До сих пор она производила впечатление…
Хотя, кому она врет? Никакого впечатления Эмберли не производила. На этих недоумков и производить-то ничего не хочется! Им подавай губы, груди и попы. Их не интересует самое главное, что отличает человека от остальных животных – ум. Впрочем, они и сами мало отличаются от животных: пожрать, справить нужду и перепихнуться с тем, кто согласен.
Усмехнувшись себе под нос, девушка открыла учебник. Школьная алгебра для нее всегда была как аквариум для морской рыбы, привыкшей к соленым глубинам – тесно и не развернуться. И препод, тощий старикашка-губошлеп ‒ непонятно, как он вообще продержался столько лет в старшей школе? ‒ не видел ничего и никого дальше собственного носа. Он задавал задания и дремал. Больше половины ребят в классе такой расклад вполне устраивал, но только не Эмберли. Она бы хотела иметь дело с кем-то поумнее, пообразованнее, а на репетиторов денег, как ни старайся, не хватит. Хватило бы на колледж…
Девушка склонилась над учебником, за пятнадцать минут прорешала все, что могла, а потом не знала, чем себя занять. Встать? Уйти? Сослаться на посещение психолога? А что? У них же запланированы собеседования в рамках профориентации. Наверняка, мисс Хетчет, дотошная ковырятельница в черепной коробке, ее очень ждет, чтобы проверить, достойна ли та пополнить ряды представителей какой-то серьезной профессии, а не просто греть пятую точку за кассой в местном супермаркете.
– Мистер Роуэн, – Эмберли привстала со своего места, чтобы растрепанный губошлеп заметил ее, – мне нужно к психологу. К мисс Хетчет.
– Прямо сейчас? – вскинулся преподаватель.
– Да, ‒ решительно подтвердила Эмберли.
Она знала: главное, личная убежденность в своей правоте, и тогда тебе поверят. Поэтому для придания себе ещё большей уверенности девушка представила школьную ковырятельницу в мозгах: длинноногую, с широкой улыбкой, распущенными по плечам белокурыми локонами. Поговаривали, что когда-то в юности мисс Хетчет стала Королевой красоты какого-то штата, а теперь она обитала в тесной каморке в одном из дальних закоулков школы в компании тестовых бланков и пятен Роршаха.
Математик поверил. Эмберли покидала свои вещи в рюкзачок и выскользнула из класса, бросив осторожный короткий взгляд в сторону Дерека. Разумеется, к мисс Хетчет она не собиралась, поэтому направилась в самый дальний туалет. Там, как ни странно, был вполне сносный доступ к вай-фай и почти всегда – немноголюдно, а точнее – пусто.
Поговаривали, что несколько лет назад здесь в кабинке какая-то девица, сохнущая от любви к преподу, то ли повесилась, то ли ее расчленил этот самый препод. Эмберли в такую чушь, разумеется, не верила, как и в привидения, однако, услышав легкие завывания из-за закрытой двери, оторопела. Хотя это, конечно, не стенания призрака, а вполне стандартный девичий плач.
