− Детка, ты меня напугала, − как-то очень тихо и беспомощно произнесла Таня. И заплакала. Действительно, заплакала.
Эмберли убедилась в этом, когда глаза сами распахнулись от удивления. Она увидела протянутую ладонь, видимо, собиравшуюся прикоснуться или погладить, и девушка едва не подскочила на кровати:
− Мам! Что с твоими руками?
− Руками? – Таня вздрогнула, взглянув на свои пальцы. – А, это. – Она вздохнула с досадой. – Представляешь, уронила на работе бутылочку со штемпельной краской. И та попала прямо в мою сумку. Как нарочно! Теперь только выбросить и купить новую.
25
Эмберли
Похоже, мать сильно перепугалась. Она без конца задавала бредовые вопросы, придумывала поводы, чтобы заглянуть в комнату дочери, предлагала то принести воды или сока, то перекусить. Это выглядело так неестественно и неловко, словно мать одновременно и боялась показаться мягче, чем была обычно, и не могла поступить иначе.
Еще несколько лет назад о подобном внимании Эмберли только мечтала, но тогда Тане вечно было некогда: она работала-работала-работала. Очень тяжело воспитывать ребенка одной, без достаточных средств и поддержки.
Пожалуй, Эмберли серьёзно задумалась об этом впервые. Раньше ей просто казалось, что мать грузит себя лишь для того, чтобы меньше пересекаться с «ненаглядной» дочурой. Теперь же Тани с ее вопросами, заботой и кривыми шутками получалось слишком много. Все надо было делать вовремя, в том числе и замечать своего ребенка.
В очередной раз ответив матери, что с ней все в полном порядке, Эмберли решила, что от навязчивой опеки одними словами не избавиться. Остаётся либо смиренно терпеть и упиваться родительской любовью, обрушившейся на нее внезапно, но запоздало, либо сбежать. Она выбрала второе: решила пойти прогуляться. Заодно мозги проветрятся, стены перестанут давить, и, возможно, наконец-то получится всё хорошенько обдумать. Взвешенно и без лишних эмоций.
Застегнувшись наглухо и накинув на голову капюшон, девушка двинулась вдоль по улице, особо не задумываясь, куда именно ей нужно идти. Просто идти. Просто вперед.
Итак, чернила на пальцах вовсе не доказывают того, что тату на лбу Саванны – дело её рук. Да и вообще ничего не доказывают.
Почему Эмберли столь легко поверила, что разработчик не остановился на листовках, из которых и так наверняка вся школа узнала, что Барлоу трепло? Зачем еще и это? Хотя картинка на экране могла оказаться липой, умело смонтированным фейком, вроде иллюстрации к ее приговору. Эмберли очень надеялась, что разработчик именно так и сделал, но, памятуя об исполнении предыдущих приговоров, верить в такое было бы чересчур наивно.
Прикинув, который час и сориентировавшись в пространстве, Эмберли направилась к дому Одри, сама не понимая для чего. Возможно, чтобы послушать последние сплетни, разумеется, если бывшая подружка окажется одна, а не в компании.
В доме горел свет, полная иллюминация. Крайнее левое окно – комната Одри. Так было пару лет назад, сейчас – не факт, вероятно, многое переменилось, ведь в семье бывшей подружки Эмберли подрастала парочка девчонок-погодок, младших сестер Одри.
Звонить в дверь Эмберли не стала. Она вспомнила, как делала раньше, ещё во времена их крепкой дружбы: подняла с дорожки камушек и метнула его в окно. Тот звякнул по подоконнику и отскочил. Шторка колыхнулась, и Одри нарисовалась за стеклом. С минуту она просто таращилась на улицу, а потом призывно махнула.
Эмберли в сомнениях потопталась на тротуаре. Она бы предпочла, чтобы Одри вышла к ней, но та уже скрылась в глубине комнаты – не бросать же еще раз камушек? Да и узнать последние школьные новости очень хотелось, поэтому переступить порог дома всё-таки пришлось.
− Привет, − Одри неподвижно стояла в дверном проёме с настороженным выражением лица и, видимо, тоже колебалась, стоит ли звать нежданную гостью в дом. − Не видела тебя сегодня в школе.
− Да, − кивнула Эмберли. – Я пришла и ушла, − Она махнула рукой туда-обратно. – Просто мне стало нехорошо. А ведь что-то произошло, да? Что-то интересное?
− Кэрриган уволился, − немного подумав, заявила Одри.
− Как?
− Ну…
В прихожей появилась одна из младших сестричек. С любопытством поглядывая на гостью, прошмыгнула мимо. И сразу нарисовалась вторая – протопала в том же направлении. Потом откуда-то донеслась телефонная трель, которую перебил громкий мужской голос. Залаяла собака. Нет, две собаки. Включился телевизор, и мгновением позже монотонный бубнёж, вероятно, диктора новостей, заглушил забористый рэп.
− Дурдом, − прокомментировала Одри. – Пойдём ко мне. Ты же, надеюсь, не торопишься?
В доме все было одновременно таким же, как и несколько лет назад, и в то же время совершенно иным, чужим и незнакомым. Новые предметы мебели и интерьера так органично встали на место старых, что, казалось, находились там всегда. Этот запах, эти звуки, эта атмосфера, царящая в комнатах, где день за днем проводит время вполне себе обычная семья, это щемящее чувство тоски, охватывающее сердце Эмберли каждый раз, когда она бывала в гостях у подруги. А вот в комнате Одри изменилось все. Хотя было странно ожидать, что среда обитания девушки-выпускницы останется на уровне ученицы младших классов.
Первым делом Одри подскочила к компу и выключила экран.
− Делаю проект по ITC, − пояснила она, жестом предлагая присесть на маленький диванчик.
− Думаешь, подсмотрю, запомню и сделаю точь-в-точь? – невольно хохотнула Эмберли.
− Думаю, что тебе моя работа покажется бредом. По сравнению с тобой я жалкий нуб, − довольно серьезно ответила Одри. – Но вообще… − Она покрутилась на стуле. − Э-э-э… на чем мы остановились?
− Кэрриган уволился, − напомнила Эмберли, и Одри кивнула в ответ.
– Да. Стейси Адамс, моя подруга… Ты должна ее знать, вы же вместе ходите на английский… Так вот, Стейси сказала, что он пришёл на занятие и попрощался.
− Но почему? − Перед глазами Эмберли, сменяя друг друга, промелькнули два воспоминания: учитель, выглядывающий из-за своей двери, и фото Барлоу с надписью «трепло» на лбу. – Ведь выяснилось же, что Саванна врала, что он и не думал к ней приставать. Скорее, наоборот.
− Ну, откуда ж мне знать? – Одри пожала плечами. – Возможно, есть что-то ещё. Просто мы не всё знаем.
− Что-то ещё? – озадаченно повторила Эмберли.
И опять в памяти возникли те же картинки, но уже более чёткие, вплоть до выражения лиц. К примеру, Саванна смотрелась так, будто спала или была без сознания. А мистер Кэрриган, когда Эмберли приходила к нему, чтобы поговорить, вовсе не показался ей ни испуганным, ни отчаявшимся, ни сломленным. Да, он выглядел немного подавленным и непривычно мрачным, но в той мрачности скрывались какая-то особенная сосредоточенность и такая же особенная решимость, говорившие о том, что он вовсе не собирается сдаваться и сидеть в бездействии тоже.
