Читая эти строки, Сита размышляла о своем муже, его брате, матери и о себе. Одно королевство, четыре разные версии. Четыре взгляда на мир.
– Заставляет задуматься, не правда ли?
Глаза Мэри блеснули. У нее была очень красивая улыбка. В такие моменты ее лицо словно бы начинало светиться изнутри.
– Почему ты здесь, Мэри? – спросила Сита.
Ей уже надоело ходить вокруг да около.
Мэри глубоко вздохнула. Казалось, она колеблется. Но затем она рассказала Сите обо всем.
– Признаюсь, мне стало легче, – произнесла она, закончив свой рассказ. – Давно хотелось с кем-то поделиться. Спасибо, что выслушала. Что потратила на меня время. Знаю, у тебя есть множество более срочных…
– Ой, да ладно тебе, – ответила Сита. – Ты не отдашь ребенка?
– Нет.
– Так какой же у тебя план?
Мэри выпятила подбородок.
– Еще не знаю. Но я что-нибудь придумаю.
– В сложившихся обстоятельствах это будет непросто.
– Знаю.
Глаза Мэри были полны решимости, а в голосе звучала сталь, которой Сита никогда прежде не слышала.
«Я восхищаюсь тобой, – внезапно подумала она. – У тебя есть силы идти против общественных норм и поступать правильно. Тебе хватило смелости разрушить свой брак, принять порицание семьи, которая так тебе дорога, отказаться от комфортной жизни – и все для того, чтобы не приводить ребенка в мир, в котором он будет жить во лжи.
А я… Именно во лжи я и живу. Я хотела свободы, а вместо этого сковала себя традициями, долгом, одобрением родителей, жадностью и фальшью».
– Не знаю, что ждет меня в будущем, – продолжила Мэри, – но сейчас я чувствую себя сильнее, чем когда была замужней дамой. Теперь я, по крайней мере, честна и искренна с собой и со своим ребенком.
Она вновь погладила себя по животу.
Честна и искренна. На глаза Сите неожиданно навернулись жгучие слезы. Мэри всегда умела ее рассмешить, но теперь она довела ее до слез.
Мэри всегда была застенчивой и боялась рисковать. Однако теперь она шла на самый большой риск в своей жизни, отстаивая то, во что верила. И делала это ради того, чтобы быть честной с собой.
Когда Сита впервые увидела Мэри в приюте, ей стало жаль свою подругу, которая, как она подумала, оказалась в ситуации еще худшей, чем ее собственная. Она ощущала досаду из-за того, что Мэри, несмотря на возможности, которые были ей предоставлены, попала в неприятности. Сите хотелось проявить к ней великодушие, посочувствовать подруге, павшей так низко.
Но теперь…
Теперь все перевернулось с ног на голову. Сита опять завидовала Мэри так же, как в детстве. Опять чувствовала себя обделенной, желая получить то, что было у подруги.
В детстве Сита постоянно испытывала потребность командовать, чтобы почувствовать себя выше Мэри.
И с тех пор ровным счетом ничего не изменилось.
Сита по-прежнему не была, а казалась, стараясь выглядеть лучше, чем Мэри, хотя в действительности все было наоборот. У Мэри всегда было то, чего Сита так отчаянно желала. И в детстве, и сейчас.
У Мэри будет ребенок.
Она предпочитала быть честной с собой, даже если это означало потерю репутации и всеобщее порицание. Ей хватило смелости бросить вызов обществу, в то время как Сита стала его пленницей, еще менее свободной, чем была в детстве.
Я недооценила тебя, Мэри.
Думала, что это я сильная и смелая. Однако сильной и смелой оказалась ты.
– Ваше величество… – обратилась к Сите вошедшая в библиотеку монахиня.
– Держись, Мэри. И пиши мне. Не пропадай.
С этими словами Сита развернулась и зашагала к двери. У нее в голове роились мысли. Да, она завидовала своей подруге так же, как и в детстве.
И несмотря на то что это она владела приютом, в котором Мэри сейчас жила, несмотря на раболепие подданных, несмотря на богатства, которые Сита воспринимала как должное, несмотря на многочисленные дворцы и почет, который давал ей королевский статус, она чувствовала себя обделенной и обманутой.
Как это мелко!
Глава 62
Прия
Сон без сновидений. 2000 год
Сидя в такси, направлявшемся в аэропорт, Прия сказала:
– Ты не должен говорить дадиме о Джейкобе.
Отец криво улыбнулся.
– Если ты еще не заметила, Прия, мы с твоей дадимой не разговариваем.
Прия посмотрела на отца, и он внезапно показался ей старым и усталым.
– Баба́, вы с ма всегда так меня любили. Как ты можешь настолько отличаться от своей матери?
– Когда ты родилась, – ответил отец, нежно улыбаясь, – твоя мать взяла с меня слово, что я не допущу, чтобы наши с тобой отношения стали такими же напряженными, как у меня с моей матерью, что бы ни произошло. Но Прия, мне и не нужно было давать это обещание. Едва взяв тебя на руки, я понял, что переверну мир ради того, чтобы защитить тебя и сделать счастливой. Именно поэтому сейчас… Джейкоб…
Голос отца наполнился злостью. Он сжал кулаки.
Джейкоб. Ярость и боль. Отчаяние и тоска. Вздохнув и собравшись с силами, Прия выбросила Джейкоба из головы и сменила тему.
– Почему вы с дадимой не разговариваете?
Странно, что она никогда не спрашивала отца об этом раньше. Она принимала все как есть. Свыклась с мыслью, что ее отец и бабушка не общаются.
Отец потер лицо ладонями и вздохнул.
– Она… она была не слишком-то заботливой матерью. Было проще не общаться с ней, чем каждый раз убеждаться в том, что я ей безразличен. И постепенно я… отвык от общения с ней. – Он снова глубоко вздохнул. – Твоя мать, да будет благословенна ее душа, все время уговаривала меня восстановить отношения с твоей дадимой. Но было уже слишком поздно.
Слишком поздно. Прямо как у них с Джейкобом.
Ожидание рейса казалось бесконечным, а аэропорт – слишком шумным. Прии хотелось выбежать из терминала, подальше от весело болтающих детей, орущих младенцев, измученных родителей, безупречно одетых стюардесс, скрипящих колесиками перегруженных чемоданов, шипящих кофе-машин, шумных громкоговорителей, и мчаться до тех пор, пока не удастся убежать от своей рухнувшей жизни и сменить ее на более счастливую.
Однако когда они наконец сели в самолет (Прия – у окна, отец – возле прохода), она неожиданно сумела забыться сном без сновидений, о котором так мечтала.
Проснувшись, Прия обнаружила, что ее голова лежит на плече у отца, который сидел не двигаясь, чтобы ей было удобно. Заметив его напряженную позу, несмотря на которую он все же пытался читать газету, Прия впервые за много дней улыбнулась.
