Однако в основном дело было в Винае и в том, что она к нему чувствовала. А еще – в том, что он утаил от нее, придав привкус лжи всему, что говорил Мэри до этого. Существовала ли их дружба лишь в ее воображении? Действительно ли Мэри была ему небезразлична и он наслаждался их беседами так же, как и она сама, или же все это было лишь для того, чтобы соблазнить ее? Но как тогда объяснить книгу, которую он ей дал, и спрятанную в ней записку? Цитаты, которые, как предположила Мэри, были тщательно подобраны и призваны облегчить ее страхи и нервозность из-за поездки в Индию? Это ведь означало, что она была для Виная не просто наивной, глупой игрушкой, не так ли?
Папа и мама, вы хотели, чтобы я была свободной. Но не причиняет ли свобода боль? Не несет ли она с собой чувство вины и тоску? Не мучит ли угрызениями совести? Сомнениями по поводу того, правильно ли человек поступил?
Смелая и дерзкая часть ее личности, которую Мэри открыла в себе, общаясь с Винаем, отступала, а девушка – точнее, теперь уже женщина, – искавшая утешения в правилах и никогда не выходившая за рамки приличий, возвращалась, хотя, конечно, и с опозданием.
Мэри подумала о том, чтобы швырнуть книгу Виная вместе с запиской в море, однако не смогла решиться на это. Вместо этого она спрятала томик поглубже в своих вещах, решив оставить Виная и свое короткое приключение на борту корабля в прошлом. Она не откроет эту книгу, не прочтет и даже больше на нее не взглянет.
И все же Мэри вспоминала Виная вновь и вновь – и когда они сходили на берег, и во время слезного прощания с Фрэнсис. Мэри плакала из-за того, что расставалась со своей спутницей, и из-за Виная, и потому, что, открыв другую, более смелую часть своей личности, боялась теперь принять ее, с изумлением осознавая, что из-за своего отчаянного поступка едва не потеряла все.
Во время поездки на поезде в Хавальдар, а затем в карете, ожидавшей ее на станции, Мэри глядела на проносившиеся за окном пейзажи, так непохожие на английские и в то же время странно знакомые, и на нее накатывали образы из детства. Воспоминания, скользившие прежде по краю ее сознания, теперь обрели форму – так, словно, приехав в Индию, она вновь надела кожу, которую сбросила, когда, осиротев, поднималась на корабль, плывший в Англию.
Отец, качавший ее на качелях, которые сам подвесил к росшему у них во дворе баньяну. «Смотри, твои ноги почти касаются неба!» В его громоподобном смехе эхом отражался ее собственный заливистый визг, полный восторга и страха. Запах жасмина и эвкалипта, привкус адреналина…
Желавшая доказать свою смелость Сита держала в руках змею. Факир с дредлоками, носивший питона на шее, словно это был живой, движущийся шарф, за монетку обернул змею вокруг ее тела, заверив девочку, что «она не укусит».
Прищурившись от страха, Мэри, кусая губы и сжав кулаки, смотрела, как питон, который был больше, чем ее подруга, медленно полз по ее телу. Сита стояла неподвижно. Ее губы были сжаты, выражение лица стало сердитым. Мэри понимала, что таким образом она пытается скрыть страх.
Мэри не могла на это смотреть и все же не закрывала глаз. Это было наименьшим, что она могла сделать для своей храброй подруги.
«Ты такая смелая, Сита!» – благоговейно прошептала она, когда факир наконец забрал змею.
В ее голосе слышалось облегчение.
«Теперь твоя очередь», – ответила Сита, и, прежде чем Мэри успела возразить, змея была уже на ней.
Мэри помнила жирное прикосновение питона, заскользившего по ее телу. От шока и ужаса она не могла пошевелиться. Ее глаза встретились с глазами Амина, в которых она увидела отражение собственного страха – он полз по ее телу, будто змея. Питон раскрыл свою пасть так широко, что, казалось, мог проглотить ее целиком, и девочка до крови прокусила свою нижнюю губу, ощутив вкус меди и паники. Однако затем, при виде просиявшего лица подруги, на нее нахлынуло чувство облегчения и гордости.
«Видишь? Ты такая же смелая! – сказала Сита. – Ты просто этого не знала!»
Факир улыбнулся беззубым ртом, обнажив кровоточащие десна. Его дыхание источало аромат паана.
«Храбрая девочка», – произнес он.
Карета пересекла дорогу у подножия холма, на вершине которого стоял огромный, роскошный, великолепный дворец.
«Должно быть, это резиденция короля Хавальдара», – подумала Мэри. Школа, в которой она будет учить детей, пусть и управлялась монахинями, однако находилась под патронатом короля.
Дворец стоял на холме, огромный и просторный, а люди жили в хижинах внизу. Смешение нищеты и невероятной роскоши. Воистину Индия – страна контрастов.
В городе, садясь на поезд, Мэри видела протестующих. «Мы хотим независимости, хотим получить свою страну обратно!» – скандировали они.
Британская полиция разогнала толпу дубинками.
И внезапно в голове у Мэри зазвучал голос Виная: «Скоро Индией будут править индусы».
Девушка попыталась отогнать мысли о нем, однако вместо этого вспомнила слова из его прощальной записки: «Слушай свое сердце и иди в том направлении, которое оно тебе укажет».
Мое сердце привело меня сюда, в эту пыльную, выжженную солнцем страну парадоксов.
Мое сердце выбрало тебя, Винай. А ты… Ты просто воспользовался мной.
Жара была такой же липкой и неотступной, как и ее тоска. По Винаю. И по знакомым зеленым холмам Англии. По дому. Мэри закрыла глаза, представив своих кузин. Наверное, они сейчас в оранжерее. Роуз пишет письма, Лили шьет, а Айрис мечтает, сидя в кресле, и на ее хорошеньком лице играет улыбка. Если бы Мэри была вместе с ними, она сидела бы на канапе и читала.
Ей не хотелось открывать глаза, не хотелось принимать реальность этой странной земли, которая была ей чужой, даже несмотря на то, что казалась такой знакомой. Однако Индия спешила оставить на ней свой след, вызывая физическую реакцию: из-за жаркого, беспощадного солнца пот градом стекал по ее шее, и очень скоро одежда Мэри прилипла к телу.
Карета остановилась на окраине города, у маленького кирпичного здания с черепичной крышей и многочисленными украшениями вроде машущих рук, в совершеннейшем беспорядке свисавших с обеих сторон. Дом был окружен поросшим мхом кирпичным забором. На огороженной территории был разбит огород, соседствовавший с цветниками и фруктовыми деревьями.
Вид этого беспорядочного изобилия вызвал у Мэри живые воспоминания о доме ее детства с его хаотично расположенными клумбами, создававшими впечатление полнейшего смешения красок. Мать босиком ходила между ними, наклоняясь, чтобы понюхать розы или жасмин, и ее ярко-желтая шляпка, надетая вместе с красным платьем, превращала ее в такое же смешение красок. Мэри покачала головой, пытаясь прогнать образ матери. Сейчас не время.
Под деревьями сидели маленькие девочки, читая вслух расписание.
Когда карета остановилась, они замолчали и повернули головы, с любопытством глядя на Мэри.
