Первое впечатление от страны, которую Мэри покинула еще ребенком, вскоре после смерти родителей, испортила миссис Олден.
– Вот ты где, – сказала она, выйдя на палубу.
Мэри оперлась об ограждение, глядя на приближавшийся берег. Если ее щеки и покраснели, то виной тому была жара, а не воспоминания о том, что она совершила прошлой ночью. Могла ли миссис Олден обо всем догадаться, глядя на ее лицо? Произошли ли в Мэри изменения, которые могла почувствовать другая женщина? Не из-за этого ли миссис Олден была сейчас здесь?
Винай не появился за завтраком; его место рядом с капитаном пустовало. В толпе людей, собравшихся на палубе, чтобы посмотреть на берег, его тоже не было. Стулья, и их стулья в том числе, с палубы уже убрали.
– Надеюсь, ты не восприняла мой совет превратно, Мэри, – сказала миссис Олден. – Я думала, что мне следует тебя предупредить, учитывая, что доктор женат и все такое.
Мэри схватилась за ограждение, не веря своим ушам. Внезапный порыв бриза, поднявшего в воздух песчинки, ударил ей в лицо, и глаза девушки защипало от слез. Она сердито моргнула и обернулась к миссис Олден, силясь понять, не шутит ли та.
Миссис Олден не шутила. Выражение ее лица было таким же важным и самодовольным, как и всегда.
– Он учился в Англии и теперь возвращается к своей жене. Но тебе, разумеется, об этом известно, раз уж вы с ним такие друзья.
Глаза Виная. Прошлой ночью они потемнели от желания. Он ласкал ее так, словно она была хрупкой драгоценностью. Была для него единственной…
Собрав волю в кулак, Мэри заставила свои губы сложиться в подобие улыбки, хотя едко-фиолетовая горечь предательства превращала в пепел вкус его поцелуев, который девушка все еще ощущала.
Взгляд миссис Олден был полон понимания, и Мэри сказала:
– Да, известно. Ее зовут… Сита, и, по словам Виная, у нее вздорный характер. Она постоянно готова с кем-нибудь поссориться. Все это время он скучал по ней, и ему не терпится снова с ней встретиться.
Каждое произнесенное слово, наполненное желтым, горьковато-соленым вкусом вероломства и нежелания с этим вероломством мириться, резало слух Мэри, словно нож.
Но миссис Олден ее уже не слушала. Ее внимание приковала приближавшаяся к ним нетвердой походкой Фрэнсис, лицо которой было покрыто мертвенной бледностью.
– Дорогуша! – воскликнула миссис Олден, обращаясь к ней. – Как вы?
Почувствовав облегчение от того, что проницательный взгляд этой дамы больше не устремлен на нее, Мэри обернулась к морю. Волны вздымались, будто досада и боль, которые разожгли в ее душе слова миссис Олден. Казалось, море шепчет: «Он женат».
Инстинктивно ощутив, что на нее смотрят, Мэри взглянула влево.
Она увидела глаза Виная, глаза, в которых было все, что случилось между ними прошлой ночью.
Лжец!
Мэри быстро отвернулась, однако все же успела заметить мелькнувшее на его лице выражение боли. От этого она должна была бы почувствовать себя лучше, однако вместо этого девушке захотелось всхлипнуть.
Она еще некоторое время продолжала ощущать на себе взгляд Виная, а затем краем глаза увидела, что он разворачивается и уходит. Через несколько минут его поглотила толпа.
Трус!
Мэри выдохнула. Она не знала, испытывает ли облегчение или огорчается из-за того, что он не решился подойти к ней и завязать разговор. Впрочем, следовало ли ему вообще это делать? К чему бы это привело? Скоро их пути разойдутся и он отправится к своей жене. Мэри вновь ощутила во рту соленый вкус слез. На сей раз он был синим, подобно гематоме.
На берегу к воде приближалась процессия. Люди танцевали, пели и причитали, держа над головой мягкий сверток, который, как Мэри, судорожно вздохнув, осознала, был чьим-то телом. Ее вздох эхом отразился в толпе.
Она поняла, что маленький огороженный участок побережья был крематорием. Под продолжавшиеся песнопения тело осторожно уложили на погребальный костер из хвороста. К дереву поднесли зажженную ветку, и пламя взвилось в небо, ярко-оранжевое на фоне серых облаков.
Конфетти из пепла. Запах дыма и земли, горения и смерти.
– Я так и не поняла этих язычников, несмотря на то что провела в их стране много лет, – сказала миссис Олден, фыркнув.
Ураган эмоций, бушевавший в душе у Мэри, вспыхнул пламенной яростью, обрушившейся на стоявшую рядом с ней женщину.
– У них свои обычаи, у нас – свои, – выпалила она, не отрывая взгляда от берега. – Кто сказал, что наши – лучше?
Девушка услышала, как миссис Олден резко вздохнула.
– Прошу меня простить, – холодно сказала она Фрэнсис и зашагала прочь.
– Зачем было ей грубить? – мягко укорила Мэри ее дуэнья. – Она не знает ничего другого.
– А следовало бы знать, учитывая, сколько она прожила в Индии, – парировала девушка, часто моргая, чтобы не позволить слезам выступить у нее на глазах при виде удивленного лица Фрэнсис, не ожидавшей от своей деликатной подопечной такой резкости.
– Я понимаю, ты нервничаешь, – после короткой паузы произнесла Фрэнсис. – Волнуешься из-за того, что тебя ждет.
Она сжала руку Мэри, пытаясь ее успокоить, однако от этого бушевавшая в душе девушки злость и желание расплакаться стали лишь еще сильнее.
Сделав над собой усилие, Мэри слабо улыбнулась своей дуэнье.
– Ты права… – начала было она, однако слова застряли у нее в горле.
Перед ними стоял Винай.
Предатель! Лжец!
Не хочу больше тебя видеть!
Хочу, чтобы ты обнял меня и поцеловал так же, как прошлой ночью, прогнав мою печаль.
– Мисс Грин, рад видеть вас на палубе. Вам уже лучше?
– Гораздо лучше, благодарю вас.
– Я пришел, чтобы попрощаться и пожелать вам обеим всего наилучшего, – сказал Винай, и на этот раз его глаза встретились с глазами Мэри.
Те самые глаза, которые прошлой ночью смотрели на нее с такой нежностью и таким желанием. В них было столько невысказанных слов – слов, которых хватило бы на продолжительную беседу об их дружбе.
О дружбе? Скорее о соблазнении.
Мэри отвела глаза и стала глядеть на разбивавшиеся о берег грязно-желтые волны.
– Я также хотел вернуть книгу, которую взял у вас, мисс Бригам.
Винай протянул Мэри томик.
Фрэнсис вопросительно подняла бровь.
– Мы часто беседовали на палубе и выяснили, что наши вкусы очень похожи, – продолжал Винай. – Мисс Бригам любезно согласилась одолжить мне одну из своих книг.
Ты – искусный лжец. А я – дура, позволившая обвести себя вокруг пальца.
