– Посоветуйте куратору нашего общего друга ни под каким видом не встречаться с ним и не брать в руки то, что он привез. По крайней мере, завтра и послезавтра. Понаблюдайте за этой парочкой – и сами убедитесь, что я прав насчет «эскорта».
– Что ж, совет дельный. Возможно, что после соответствующей консультации я им воспользуюсь. Но как нам быть с вами? Вы, случайно, не привезли сюда такой же «эскорт»?
– Уверен, что нет.
– Тогда – до завтра! Даю отбой!
Повесив трубку, Агасфер зевнул и решил, что на сегодня с него приключений хватит. Ванна, ужин в номер – и спать, спать!
Понежившись в ванне, Агасфер надел халат и через горничную вызвал официанта, которому и сделал заказ на легкий ужин.
Через несколько минут в дверь постучали. Подивившись скорости немецкого сервиса, Агасфер поплотнее запахнулся в халат и крикнул:
– Дверь открыта!
Он причесывался перед зеркалом, когда вдруг услышал:
– Весьма неосторожно с вашей стороны, господин Полонский!
Агасфер резко обернулся и вместо кельнера с сервировочной тележкой увидел бледную красивую даму с густой вуалью на лице. Облик дамы не сулил ничего хорошего. Через мгновение он узнал в ней любовницу господина Гримма, Серафиму Бергстрем. Правую руку она держала в открытой сумочке.
– Неосторожно! – повторила, вернее, прошипела она. – С вашими-то деньгами следует держать двери на постоянном запоре.
– Что за бесцеремонность, мадам? Кто вы такая и что вам угодно?
Не отвечая и не отводя от Агасфера взгляда, она завела свободную руку за спину и дважды повернула ключ в замке.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Операцию по полузаконному проникновению в Литовский тюремный замок обсуждали и готовили в архиповском доме почти два дня. По счастливому стечению обстоятельств, женой главного смотрителя замка, Павла Викторовича Покровского, оказалась родная сестра Лопухина, и это позволяло надеяться, что отказать в посещении родственника он не сможет.
Дело в том, что, как сумел выяснить Зволянский, даже чины Главного тюремного управления были ограничены в доступе в секретное отделение номер семь. Оставалась одна «лазейка» – «Попечительный о тюрьмах комитет», члены которого могли, следуя высочайшему рескрипту, посещать по своим надобностям любые тюремные заведения по своему усмотрению, на что давались соответствующие письменные разрешения. Эти разрешения были именными: кандидатуры членов Комитета утверждались лично императором.
Зволянский рвал и метал: знать бы такое дело, нужное разрешение можно было бы выхлопотать при недавней аудиенции у государя, и тем более – у императрицы, которой он во время визита оказал значительную услугу. Но не ехать же за разрешением обратно в Ливадию! Посвящать же в дело хотя бы одного из четырех вице-президентов Комитета, либо одного из дюжины директоров нечего и думать!
– А вы, ваше высокопревосходительство, срочную депешу бы телеграфную отбили в Ливадию! – посоветовал из своего угла присутствующий на обсуждении проблемы Медников.
– Кому депешу? Царю? – окрысился было Зволянский, но вдруг замолчал. И малое время спустя хлопнул сыщика по плечу: – Молодец, Евстратий! Царю не царю, а попробовать можно…
Срочную депешу он отправил на имя начальника личной охраны Заварзина, с которым несколько дней назад расстался весьма дружески. Ссылаясь на некую государственную необходимость, он попросил Заварзина решить этот вопрос через императрицу. И уже сутки спустя получил ответ: его просьба принята благосклонно, и на имя первого вице-президента «Попечительного о тюрьмах комитета» в Петербург послана ее величеством телеграмма с высочайшим указанием не чинить господину Зволянскому преград в его служебном рвении.
Начальник Департамента полиции лично отправился к перепуганному депешей за подписью императрицы вице-президенту «Попечительного о тюрьмах комитета» за письменным разрешением: тот усмотрел во всем деле неожиданную высочайше назначенную ревизию. «Видимо, рыльце-то в пушку», – злорадно подумал Зволянский и сумел настоять, чтобы в разрешение было вписано и имя Медникова, каковой был представлен как следователь Петербургского окружного суда. Такие-то бумажки писари Департамента полиции «выпекали» едва ли не десятками ежедневно…
В Литовский тюремный замок «заговорщики» отправились в двух экипажах, с часовым интервалом. Первыми уехали Лопухин и Лавров, которого было решено представить как дальнего родственника, прибывшего в Северную столицу по делам.
Дежурный караульный офицер, предупрежденный смотрителем о визите родственника, встретил Лопухина со всем возможным почтением, однако Лаврова дальше караульного помещения пропустить категорически отказался. Возмущенный Лопухин тут же написал сестре короткую записку, и пока подчасок с ружьем бегал с этой запиской в личные апартаменты главного смотрителя, демонстративно отказался оставлять Лаврова «на произвол судьбы в караулке» и одному следовать за офицером к зятю.
– Велено пропустить! – доложил вскоре вернувшийся подчасок.
И только тогда дежурный офицер нехотя отворил перед посетителями калитку, за которой помощник дежурного ожидал гостей, чтобы проводить их через тюремный двор к господину главному смотрителю.
Шагая через пустой тюремный двор, посетители с любопытством озирались вокруг. Редкие окна в стенах, почти доверху замазанные известкой, были вдобавок прикрыты тяжелыми решетками. Возле дверей, ведущих в отделения, стояли попарно часовые. Кое-где у стен были видны небольшие загородки с хилыми растениями. Лишь два предмета нарушали суровую и убогую гармонию замка – столб посреди двора с громадным ящиком на вершине – голубятней, да еще один столб, пониже, к перекладине которого на верхушке был привязан колокол.
Подведя посетителей к двери с табличкой «Тюремная канцелярия», офицер распахнул ее и крикнул:
– Посетители к господину главному смотрителю!
Сидевшие за столами чиновники в форме Главного тюремного управления дружно вскочили и склонились в поклоне. А по лестнице уже спускался сам главный смотритель, титулярный советник Покровский, с кислой улыбкой на бритом лице.
– Ну, здравствуй, здравствуй, зятек! – без особой приязни приветствовал его Лопухин, подавая руку и прикасаясь по-родственному щекой к щеке. – Ты тут, я погляжу, совсем анахоретом стал! Не заедешь никогда запросто, ни сам, ни с сестричкой… Даже не протелефонируешь – неужели в твоей «богадельне» телефона нет?
– Телефонный аппарат имеется, однако сами должны понимать, Александр Алексеевич, что характер подведомственного мне заведения не располагает к пустопорожним разговорам.
– В общем, сам в тюрьме с отребьем всяким заперся, и сестру мою в заключении держишь, зятек, – без особых церемоний прервал зятя Лопухин. – Только и разницы, что подопечные твои грешные не по своей воле здесь отсиживают, а ты добровольно!
Писари за столами, продолжая стоять, тихо захихикали, но, заметив грозный взгляд смотрителя, примолкли.
