Не будь я уже покорена умом и привлекательностью Кристиана, его британским акцентом, то сейчас окончательно потеряла бы голову.
– Вот ведь в чем штука, – добавил он. – Не важно, сколько раз проходишь через это, – легче не становится. А если становится, значит ты потерял какую-то очень важную часть себя. – Он взял меня за руку. – Разреши мне быть врачом при казни.
– Не получится, – автоматически ответила я.
Убийство человека является нарушением клятвы Гиппократа. Департамент исправительных учреждений частным образом связывался с врачами, и все дело держали в тайне. Фактически в других казнях, которые я изучала перед судом Шэя, имя врача никогда не упоминалось – даже в свидетельстве о смерти.
– Позволь мне позаботиться об этом, – сказал Кристиан.
Я почувствовала, как к глазам вновь подступают слезы:
– Ты сделаешь это для Шэя?
Наклонившись, он легко поцеловал меня:
– Я сделаю это для тебя.
Будь это суд, я представила бы коллегии присяжных следующие факты:
1. Кристиан предложил, что заглянет ко мне после смены, чтобы убедиться, что я не разваливаюсь на куски.
2. Именно он привез бутылку «Пенфолдс».
3. Было бы абсолютно невежливо отказаться выпить бокал. Или три.
4. Я, право, не уловила тот момент, когда мы перешли от поцелуев на диване к горизонтальному положению на ковре, когда он засунул руку мне под кофточку, а я заволновалась насчет того, насколько мое нижнее белье отличается от бабушкиных панталон.
5. Другие женщины – те, у которых секс с мужчинами случается чаще чем один раз за срок пребывания в сенаторской должности, к примеру, – вероятно, располагают целым комплектом трусиков для подобных моментов, как у моей мамы есть набор фарфора для Шаббата.
6. Удивляюсь, как это меня угораздило одновременно подумать о сексе и о моей маме.
Может быть, детали здесь не так важны, как результат: в моей постели меня ждал мужчина. Без одежды он был даже красивее, чем одетый. А где же была я?
Запершись в ванной, я была настолько парализована мыслью о том, что он увидит мое толстое омерзительное тело, что боялась открыть дверь.
Перед тем я со скромным видом опустила ресницы, пробормотав что-то о переодевании. Не сомневаюсь, Кристиан решил, что я хочу надеть эротическое белье. Я же больше думала о том, как бы превратиться в модель Хайди Клум.
Я храбро расстегнула блузку и спустила джинсы. И вот я стою перед зеркалом в лифчике и трусах, совсем как в бикини, – правда, я ни за что на свете не стала бы разгуливать в бикини.
«Кристиан видит за день сотню тел, – говорила я себе. – Вряд ли ты самая уродливая».
Но… Вот тут целлюлит, как прессованный творог, который я обычно скрываю темной одеждой. Вот дюйм (или два) жира в области талии, за который я могу себя ущипнуть. А вот моя задница – такая обширная, что на ней впору организовать поселение, но ее можно умело замаскировать черными брюками. Кристиан только глянет на меня и с воплем убежит без оглядки.
Через дверь ванной комнаты послышался его приглушенный голос:
– Мэгги, с тобой все в порядке?
– Я в порядке!
Я жирная.
– Скоро выйдешь?
Я не ответила. Я разглядывала ярлык своих трусов. Размер был двенадцатый, но это не считалось, потому что его специально уменьшили, чтобы обладатели четырнадцатого размера, как у меня, не комплексовали и могли влезть в этот бренд. Но разве у Мэрилин Монро был не четырнадцатый размер? Или тогда четырнадцатый соответствовал восьмому, а это означает, что я бегемот по сравнению со средней старлеткой 1940-х годов?
Эх, черт, я бегемот по сравнению со средней старлеткой 2008 года!
Вдруг я услышала, как за дверью кто-то скребется. Это не мог быть Оливер – я засунула его в клетку, когда он стал обнюхивать наши головы, пока мы катались по ковру гостиной, начиная наш «Отныне и навсегда». К моему ужасу, запертый замок щелкнул и ручка повернулась.
Я успела схватить свой жалкий купальный халат красного цвета, висевший на двери, и накинуть на себя, когда дверь распахнулась. Там стоял Кристиан, держа в руке проволочную вешалку с распрямленным крючком.
– Так ты и замки умеешь вскрывать? – спросила я.
– Я делаю лапароскопические операции через пупок, – ухмыльнулся Кристиан. – Не так уж сильно одно отличается от другого. – Он обхватил меня руками, встретившись со мной взглядом в зеркале. – Не могу сказать: возвращайся в постель, потому что ты там еще не была. – Он уперся подбородком мне в плечо. – Мэгги… – пробормотал он, и в этот момент до него дошло, что я в халате.
Глаза Кристиана загорелись, и руки скользнули к кушаку. Я сразу же отпихнула его:
– Пожалуйста, не надо.
Он опустил руки и отступил назад. В комнате похолодало, должно быть, градусов на двадцать.
– Извини, – деловым тоном произнес Кристиан. – Я, наверное, неправильно тебя понял…
– Нет! – повернувшись к нему, воскликнула я. – Ты все понял правильно. Я хочу этого. Я хочу тебя. Просто я боюсь, что… что ты не захочешь меня.
– Ты шутишь? С того самого момента, как мне не удалось осмотреть тебя на предмет аппендицита, я хочу тебя.
– Почему?
– Потому что ты умная. И живая. И забавная. И такая красивая.
– Я почти поверила тебе, вплоть до последнего пункта, – криво улыбнулась я.
Глаза Кристиана засверкали.
– Ты и правда думаешь, что нет?
Не успела я остановить его, как одним плавным движением он спустил широкий шалевый воротник моего халата до локтей. Мои руки оказались как бы связанными, и я стояла перед ним в одном белье.
– Полюбуйся на себя, Мэгги, – с тихим благоговением произнес он. – Боже мой!
Вместо этого я посмотрела в зеркало на него. Он не приглядывался к моей массивной груди, слишком толстой талии или бедрам, трущимся друг о друга в жаркую погоду. Он просто созерцал меня, а потом стал прикасаться ко мне, сдерживая дрожь.
– Дай покажу тебе, что я вижу, когда смотрю на тебя, – прошептал Кристиан.
Эти руки, обнимая меня, подтолкнули в спальню, и я оказалась в постели под одеялом. Он продолжал гладить изгибы моего тела, и я ощущала трепетный восторг, как на американских горках. И почему-то перестала волноваться из-за урчания в желудке или из-за того, что он увидит меня в лунном свете, но зато заметила, как здорово мы подходим друг другу, и окончательно успокоилась.
Вау!
Меня разбудил солнечный луч, как скальпелем разрезавший постель. Все мои мышцы болели, словно я начала тренироваться по программе троеборья. Прошедшую ночь можно было, по сути, расценивать как тренировку, и, честно говоря, это единственный вид физнагрузки, которым я с удовольствием занималась бы каждый день.
