Кристиан улыбнулся:
– Я часто представлял себе день, когда придется узнать, что такое – потерять сердце, но должен признаться, я не предполагал, что это может быть таким буквальным.
Официант принес наш заказ. В меню значились восхитительные блюда: буйабес по-вьетнамски; тортеллини с улитками, клецки c чоризо. Даже от описания закусок у меня потекли слюнки: свежеприготовленная итальянская паста с петрушкой и артишоками, жареные баклажаны, сырная тарелка и жареный сладкий перец в сметанном соусе из вяленых томатов. Кусочки куриного филе с тонкими ломтиками прошутто, фаршированными свежим шпинатом, сыр азиаго и сладкий лук, подаваемый с фетуччини и томатами «марсала». Тонкие ломти жареной утиной грудки, подаваемые с соусом из вяленых вишен и оладьями из канадского риса.
Питая несбыточную надежду на то, что смогу ввести Кристиана в заблуждение по поводу объема моей талии, я судорожно сглотнула и заказала закуску. Я горячо надеялась, что Кристиан закажет тушеную баранью ногу или бифштекс с жареным картофелем, но когда я объяснила, что не так уж голодна, – чудовищная ложь! – он сказал, что закуска его тоже устроит.
– Насколько я понимаю, – начал Кристиан, – заключенный будет повешен таким образом, что его позвоночник сломается на уровне позвонков C2/C3, что приведет к остановке самопроизвольного дыхания.
Я изо всех сил пыталась уловить суть.
– Вы имеете в виду, у него сломается шея и он перестанет дышать?
– Правильно.
– Значит, наступит смерть мозга?
Сидящая за соседним столом пара взглянула на меня, и я догадалась, что разговариваю слишком громко, а некоторым не нравится смешивать смерть с ужином.
– Ну, не совсем. Нужно некоторое время, чтобы гипоксические изменения в мозгу привели к утрате рефлексов… и таким образом мы проверяем стволовую функцию мозга. Проблема в том, что нельзя надолго оставлять вашего человека висящим, а иначе у него остановится сердце и его нельзя будет использовать в качестве донора.
– Тогда что же должно произойти?
– Штат должен согласиться с тем, что факта остановки дыхания достаточно, для того чтобы вынуть тело из петли в предположении вероятной смерти, затем необходимо интубировать его для защиты сердца, после чего проверить наступление смерти мозга.
– Значит, интубирование – это не то же самое, что реанимирование?
– Да. Это эквивалентно тому, когда человеку со смертью мозга делают искусственное дыхание. Оно сохраняет его органы, но мозг функционировать не будет, раз позвоночный столб поврежден и наступает гипоксия – не важно, сколько кислорода закачивается в его систему.
Я кивнула.
– И как вы определяете смерть мозга?
– Есть несколько способов. Сначала можно сделать физический осмотр – убедиться в отсутствии роговичного рефлекса, самопроизвольного дыхания, рвотного рефлекса – и затем повторить все это двенадцать часов спустя. Но поскольку в вашем случае вы ограничены во времени, я рекомендовал бы транскраниальный доплеровский тест, в котором для измерения тока крови в сонных артериях у основания черепа используется ультразвук. Если на протяжении десяти минут ток крови не появится, можно легально констатировать смерть мозга.
Я представила себе, как Шэя Борна, которому с трудом удавалось произнести внятную фразу, который до крови кусал ногти, ведут на виселицу. Я представила, как ему на шею набрасывают петлю, почувствовав, что на моей собственной шее волоски встали дыбом.
– Это жестоко, – тихо произнесла я, отложив вилку.
Кристиан немного помолчал.
– Я жил в Филадельфии, когда мне впервые пришлось сообщить матери о смерти ее восьмилетнего ребенка. Он стал жертвой бандитской стрельбы. Пошел в угловой магазин за пакетом молока и оказался не в том месте и не в то время. Я никогда не забуду выражения ее лица, когда я сказал, что нам не удалось спасти ее сына. Думаю, когда убивают ребенка, умирают два человека. Единственная разница в том, что его мать по-прежнему ощущает, как бьется ее сердце. – Он взглянул на меня. – Это будет жестоко в отношении мистера Борна. Но прежде всего это было жестоко в отношении Джун Нилон.
Я откинулась на стуле. Вот, значит, в чем загвоздка. Встречаешь очаровательного, просто обалденного мужчину с оксфордским образованием, и он оказывается настолько реакционным, что готов пойти на попятный.
– Так вы поддерживаете смертную казнь? – стараясь говорить ровным голосом, спросила я.
– Полагаю, легко в теории избрать путь высокой морали, – ответил Кристиан. – Может ли мне, как врачу, нравиться идея убивать кого-то? Нет. Но у меня пока нет детей. И я солгу, если скажу, что, когда они у меня появятся, эта проблема не будет вызывать вопросов.
У меня тоже пока нет детей, и с учетом моего прогресса в этой области может никогда и не быть. Единственный раз, когда я лицом к лицу увиделась с Джун Нилон на встрече в рамках реституционного правосудия, ее переполнял такой праведный гнев, что мне было трудно смотреть на нее. Я не знаю, каково это – девять месяцев носить ребенка под сердцем. Я не знаю, каково это – укачивать ребенка на руках, прислушиваясь к его тихому дыханию. Но я знаю, что такое – быть дочерью.
Мы с моей мамой не всегда ссорились. Я по-прежнему помню свое стремление стать такой же привлекательной, как она. Я примеряла ее туфли на высоком каблуке, напяливала на себя до подмышек ее тонкие атласные комбинации, как платья без бретелек, погружалась в чудесную тайну ее косметички. Мама была для меня примером для подражания.
В этом мире так трудно отыскать любовь, найти человека, который даст тебе почувствовать, что ты не напрасно появился на этой земле. И я думала, что ребенок – чистейшее воплощение этого. Ребенок воплощает ту любовь, которую не нужно искать, которой ничего не нужно доказывать, которую можно не бояться потерять.
Вот почему, когда это все-таки происходит, бывает так больно.
Мне вдруг захотелось позвонить маме. Захотелось позвонить Джун Нилон. Я была на своем первом свидании с тех времен, когда по планете бродили динозавры, на свидании, бывшем на самом деле деловым обедом, и я готова была разреветься.
– Мэгги? – наклонился ко мне Кристиан. – Вы в порядке?
А потом он накрыл мою руку своей.
«Прекращает всякое самопроизвольное дыхание», – сказал тогда он.
У стола появился официант:
– Надеюсь, вы оставили место для десерта.
У меня, кроме «места», ничего внутри и не было – в качестве закуски я съела котлетку из крабового мяса размером с ноготь моего большого пальца. Но я чувствовала тепло кожи Кристиана, и это было как тепло от верхушки пламени свечи – чуть подождать, и я вся растаю.
– О нет, – возразила я. – Я уже наелась.
– Хорошо, – сказал Кристиан, отодвинув свою руку. – Тогда принесите счет.
В его лице что-то изменилось, и в голосе появился холодок, которого не было за минуту до того.
