Я наклонился, внимательно рассматривая крошечный дверной молоток с головой льва.
– Вы настоящий художник.
– Не совсем. Мне больше удаются детали, чем картина в целом.
Она выключила плеер, на котором звучали рулады «Волшебной флейты».
– Иэн предупредил, что вы скоро придете. И… О черт! – Она метнула взгляд в угол комнаты, где валялись разбросанные кубики. – Вам не попались на пути два проказника?
– Нет…
– Это нехороший знак.
Обойдя меня, она устремилась на кухню и распахнула дверь кладовки. Близнецы – я подумал, им года четыре, – размазывали по белому линолеуму арахисовое масло и желе.
– О господи! – вздохнула Мэрайя, когда к ней, как подсолнухи, повернулись их мордашки.
– Ты разрешила нам рисовать пальцами, – сказал один мальчуган.
– Но не на полу и не едой! – возразила она и взглянула на меня. – Я бы проводила вас, но…
– Вам придется разбираться с этой скользкой ситуацией?
Она улыбнулась:
– Иэн сейчас в конюшне, вы можете пойти к нему. – Подняв мальчишек, Мэрайя указала им на раковину. – Отмойте руки, а потом идите помучайте папу.
Я оставил ее с чумазыми близнецами и пошел по тропинке к конюшне. На мою долю не выпадет счастье иметь детей – я это знал. Любовь священника к Богу настолько всепоглощающа, что изглаживает человеческое стремление к семейной жизни. Мои родители, братья, сестры и дети – все это Иисус. Однако если Евангелие от Фомы правдиво, то мы скорее похожи на Бога, чем не похожи на Него, и значит, рождение детей обязательно для всех. В конце концов, у Бога был Сын, которого Он лишился. Любой родитель, у которого ребенок поступил в колледж, или женился, или уехал из дому, больше меня поймет эту ипостась Бога.
Подойдя к конюшне, я услышал какие-то жуткие звуки – то ли кошачье мяуканье, то ли рев быка. Испугавшись за Флетчера, я распахнул дверь и увидел, что он наблюдает за игрой на скрипке девочки-подростка.
Играла она чудовищно.
Она опустила скрипку и уперла ее себе в бок:
– Не понимаю, почему я должна упражняться в конюшне.
Флетчер вынул из ушей наушники:
– Что это было?
Она закатила глаза:
– Ты хоть слышал, что я играла?
Немного помолчав, Флетчер спросил:
– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя?.. – (Девочка кивнула.) – Ну, скажем так, – продолжил он, – если Господь был сегодня неподалеку, то убежал без оглядки, услышав этот последний отрывок.
– Прослушивание для оркестра будет завтра, – заявила она. – Что мне делать?
– Может быть, перейти на флейту? – предложил Флетчер, обнимая девочку; обернувшись, он заметил меня. – А вы, наверное, Майкл Райт? – Он пожал мне руку и представил девочку: – Это моя дочь Вера.
Скрипачка тоже пожала мне руку:
– Вы слышали, как я играла? Настолько плохо?
Я замялся, и Флетчер пришел мне на помощь:
– Детка, не заставляй каноника лгать, а то ему придется потратить полдня на исповедь. Думаю, – улыбнулся он Вере, – сейчас твоя очередь присматривать за нашими беспокойными близнецами.
– Нет, я очень хорошо помню, что твоя. Я все утро занималась ими, пока мама работала.
– Десять баксов, – предложил Иэн.
– Двадцать, – возразила Вера.
– Согласен.
Она положила скрипку в футляр, сказала мне:
– Приятно было познакомиться, – и, выскользнув из конюшни, направилась к дому.
– У вас красивая семья, – заметил я Флетчеру.
Он рассмеялся:
– Внешность бывает обманчивой. Провести день с Каином и Авелем – это новая форма контроля рождаемости.
– Эти имена…
– Нет, конечно, – с улыбкой откликнулся Флетчер. – Но я так их называю, когда Мэрайя не слышит. Давайте пройдем в мой кабинет.
Мы прошли мимо генератора и роторного снегоочистителя, двух пустых денников, и Флетчер открыл сосновую дверь. К моему удивлению, за ней была отделанная комната, обшитая панелями, с рядами книжных полок.
– Должен признаться, – сказал он, – меня не слишком часто беспокоит католическое духовенство. Не они основные читатели моей книги.
– Могу себе представить, – ответил я, усаживаясь в кожаное кресло с подголовником.
– Так что же делает приличный священник вроде вас в кабинете подстрекателя? Ждать ли мне появления вашей обличающей статьи в «Католическом адвокате»?
– Нет… Скорее, моя цель – установить некоторые факты.
Я подумал о том, что мне во многом придется признаться Иэну Флетчеру. Доверительные взаимоотношения между прихожанином и священником неприкосновенны, как и отношения между пациентом и врачом. Но обману ли я доверие Шэя, если передам Флетчеру его слова, которые уже прозвучали в Евангелии, написанном две тысячи лет назад?
Меняя тему разговора, я напомнил:
– Раньше вы были атеистом.
– Угу, – улыбнулся Флетчер, – можно сказать, я в этом преуспел.
– И что случилось?
– Я встретил человека, который заставил меня усомниться во всем, что я знал о Боге.
– Вот почему я оказался в кабинете подстрекателя вроде вас, – признался я.
– И это самое подходящее место, где можно узнать о Гностических Евангелиях, – подхватил Флетчер.
– Точно.
– Ну, во-первых, их не следует так называть. Это все равно что называть кого-то латиносом или жидом – ярлык «гностический» был придуман теми же людьми, которые отвергали их. В моем окружении мы называем их неканоническими Евангелиями. «Гностик» означает буквально «человек, знающий все», но люди, придумавшие этот термин, считали его приверженцев упрямыми всезнайками.
– Об этом нам рассказывали в семинарии.
Флетчер взглянул на меня:
– Позвольте задать вам вопрос, отец. По вашему мнению, в чем назначение религии?
– Ну, слава Богу, – рассмеялся я, – вы выбрали легкий.
– А я серьезно…
Я задумался.
– Полагаю, религия объединяет людей на основе совокупности верований и заставляет понять, почему каждый из них важен.
Флетчер кивнул, словно ожидал услышать именно этот ответ.
– По-моему, – сказал он, – религия призвана отвечать на действительно трудные вопросы, возникающие, когда что-то в этом мире рушится. Например, от лейкемии умирает ваш ребенок или вас увольняют после двадцати лет упорной работы. Когда с хорошими людьми происходит что-то плохое, а с плохими – что-то хорошее. Мне представляется интересным то, что религия почему-то перестала пытаться найти честные решения и почти все свела к ритуалу. Взамен поиска смыслов каждым человеком, ортодоксальная религия поспешила заявить: «Делайте икс, игрек и зет – и мир станет замечательным местом».
