— Сашенька, любимый мой, — шептала я, по щекам струились слёзы.
— Это не можешь быть ты… Я не могу поверить, — Саша отстранил меня от себя, — как ты здесь оказалась?
— Долго рассказывать.
— Девочка моя, зачем ты сюда приехала? — он вытер слёзы с моих щёк.
— У нас должен быть ещё один шанс. Где ты, там и я, помнишь?
Саша горько улыбнулся:
— Это место не для тебя, не для нас. Если ад существует, то он здесь. Ты должна уехать, немедленно.
Я выпрямилась, в моих глазах вспыхнула решимость.
— Как-то ты сказал мне, что если ты рядом, мне нечего бояться. Так что, пока ты будешь здесь, здесь буду и я.
— Ты даже представить себе не можешь, что здесь за жизнь, её почти нет. Я не прощу себе, если с тобой что-то случится.
— Но ты же здесь, значит, здесь моё сердце. Как думаешь, долго может прожить человек без сердца?
Саша пристально посмотрел мне в глаза:
— Где твои чемоданы?
— В машине.
Он взглянул на Джона, который стоял на дороге в какой-то странной оторопи и во все глаза смотрел на нас. Его поза, выражение лица, сбившаяся на бок каска — всё говорило о состоянии крайнего замешательства и недоумения.
— Джон тебя сопровождал? — спросил Саша.
Я кивнула.
— По-моему, он сильно озадачен, тебе так не кажется?
Взглянув на Джона, я сразу же отвернулась и прыснула со смеху. Его вид был настолько комичен, что сдержаться было невозможно.
— Подожди меня здесь, я сейчас вернусь, — сказал Саша и направился к моему сопровождающему. Они о чём-то быстро переговорили, Саша вытащил из машины мой чемодан, пожал Джону руку и зашагал ко мне.
— Ты будешь жить со мной в одном номере, так безопаснее. И теперь я курирую твою деятельность, так что ты должна выполнять только то, что говорю я.
— Так точно, командир, — я улыбнулась.
— Ты, верно, сильно устала. Пойдём, я провожу тебя в номер.
Выцветшие обои, большой лакированный платяной шкаф с антресолями, кривыми ручками и длинной светлой царапиной на средней дверце, двуспальная кровать на деревянных ножках, накрытая полосатым пледом, маленькая прикроватная тумбочка с покосившейся дверцей и стареньким вентилятором наверху, пара табуреток, пара розеток да окно, закрытое ажурной решёткой, — вот вся обстановка номера Саши, в котором мне предстояло жить ближайшие несколько месяцев. Из-за решёток на окнах освещение в номере было тусклым, но в то же время приятным мягким. Стояла нестерпимая жара, и Саша сразу же включил вентилятор. Он громко задребезжал, но вскоре поутих и монотонно гудел в своём углу, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Я почувствовала сильную усталость. Всё тело ныло, голова буквально раскалывалась на части. Я упала на постель и закрыла глаза.
— А ты здесь живёшь, как буржуй, — засмеялась я, не открывая глаз.
— Почему? — недоумённо спросил Саша.
— У тебя двуспальная кровать.
— А, это, — он улыбнулся, — просто не было свободных одноместных номеров.
— Но здесь нет кровати для меня, как мы будем выходить из этого положения?
— Боюсь, придётся спать вместе. Тебя это смущает?
— Смущает? — я лукаво улыбнулась. — Нисколько. Меня устроит всё, что ты предложишь.
— Я до сих пор не могу поверить, что ты здесь, так близко. Мне кажется, это сон, всё это не может быть явью. Пожалуйста, не давай мне просыпаться подольше… Я так соскучился.
Я села на постели и взглянула на Сашу. Внутри поднялась буря чувств, которым слишком долго не давали выхода. Мне хотелось броситься ему на шею, целовать его губы, глаза, колючие, давно не бритые щёки, но что-то останавливало меня.
— Это не сон. Больше мы никогда не расстанемся… Если только ты этого тоже хочешь.
— Хочу ли я? — Саша отвернулся и шагнул вглубь комнаты. На его лицо легли тени узорчатой решётки. — Я повёл себя, как полный кретин, и потерял то, что было мне дороже жизни, а когда захотел вернуть, было уже слишком поздно, — он снова повернулся ко мне. — Ты обо всём знаешь, верно?
— Да, — тихо ответила я.
Он обхватил голову руками и приглушённо застонал, затем быстро выпрямился.
— Раз ты здесь, ничто теперь не заставит меня отпустить тебя вновь.
Саша стремительно приблизился ко мне; не отдавая себе отчёта, я поднялась на ноги и припала к его губам. Ощутив его запах, такой знакомый, родной, я прижалась к нему ещё сильнее. Он лихорадочно целовал мои губы, щёки, шею. Его руки и тело дрожали от возбуждения. Мы оба ощущали прилив желания, оно поглощало наше сознание, как неукротимые волны бушующего океана поглощают мелкие суда, погребая их в толще неистовой, первозданной стихии.
— Я люблю тебя, — шептал Саша, — как же я истосковался по тебе, по твоим губам, твоему запаху, твоему, взгляду, голосу… Наверное, я обезумел от тоски.
Его горячие поцелуи обжигали мою кожу. Я потянулась к ремню его светлых брюк, звякнула бляха. Саша посмотрел в мои глаза, и в его взгляде я увидела вожделение — страстное, первобытное. Я крепче прижалась губами к его бесстыдно-жадным губам и принялась расстёгивать мелкие пуговицы на его рубашке. Я чувствовала, как участилось его дыхание, как часто билось его сердце, как крепкие руки скользили по моей спине и бёдрам, ещё сильнее притягивая меня к себе.
— Я никогда не переставала тебя любить, — задыхаясь, прошептала я. — Никогда.
Мы проснулись на заре, когда огромное африканское солнце только показалось над краем горизонта. В нашу дверь громко и отчаянно барабанили чьи-то кулаки.
— Алекс! Алекс, проснись! Ты нужен срочно! — кричал голос за дверью на ломаном английском.
— Что случилось? — крикнул в ответ Саша. Он сразу вскочил с кровати и двинулся к двери, на ходу натягивая брюки.
— Теракт! Несколько смертников подорвали себя недалеко от нашей клиники. Поторопись, нет времени!
Я видела, как лицо Саши побелело, как быстро он поджал губы, как яростно сверкнули его глаза.
— Разыщи Джона, — сказал он мне, быстро заправляя рубашку в брюки и застёгивая ремень, — он тоже живёт здесь, в 26 номере. Езжайте в клинику, там будет нужна помощь.
Меня охватила бессознательная тревога.
— Не уезжай, мне страшно.
— Не бойся, — Саша поцеловал меня в губы, — со мной всё будет в порядке. Я люблю тебя.
— И я тебя люблю. Возвращайся ко мне.
Саша вышел за дверь, и я вдруг остро ощутила одиночество и страх. Быстро вскочив с кровати, я подбежала к окну в надежде увидеть, как он будет садиться в машину, но окна выходили в небольшой цветочный сад, и рассмотреть что-либо было невозможно.
