Сашка сразу же взял его на руки, расстегнул куртку и засунул котёнка внутрь. Через мгновение малыш успокоился и закрыл глаза.
— Уснул, — сказал Сашка, поглаживая куртку. — Нельзя его здесь оставлять, он эту ночь не переживёт, замёрзнет.
— Да, согласна. Но куда мы его? Мне в общежитие нельзя.
— Я к себе возьму.
— Тогда я тоже сегодня поеду к тебе, мы вместе о нём позаботимся. Ты же подбросишь меня завтра на занятия?
— Конечно, — довольно улыбнулся Сашка, — хоть навсегда оставайся, я каждый день тебя могу на учёбу отвозить.
— Спасибо, конечно, но это только на сегодня, — я была категорична. — Мы же договорились, что я буду жить в общежитии до окончания университета.
— Ладно, вопрос закрыт.
Почему я не соглашалась жить с Сашкой? Нет, вовсе не потому что у меня были твёрдые убеждения и моральные принципы относительно данного вопроса, как выяснилось позже, мне лишь казалось, что они есть. И я не боялась, что, получив желаемое, Саша не захочет на мне жениться. Всё гораздо проще — дело было в моей маме. Как и в школе, она продолжала пристально наблюдать за моей личной жизнью. Я стала взрослее, поэтому правила изменились. Теперь я могла встречаться с парнями, но эти отношения должны были быть исключительно платоническими, мысль о том, чтобы жить с мужчиной, была постыдной, порочной и потому непозволительной.
Можно предположить, что, находясь в другом городе, далеко от своей матери, я могла не придерживаться придуманных ею правил. Но, как ни странно, я не могла. Она никогда не говорила вслух о том, что я должна делать и какой должна быть, с детства я научилась читать между строк и угадывать её желания. Мой мозг, подобно профессиональному криптографу, вынужден был разгадывать шифровки, получаемые от матери в виде намёков, отзывов о знакомых и друзьях, рассказах, основанных на собственном опыте, и многого другого. Этот образ жизни, или, лучше сказать, способ существования стал для меня привычным, даже необходимым. Тогда я не сознавала, какое большое влияние она оказывает на мою жизнь, будучи уверенной, что все решения принимаю сама. А если я и сознавала, что какое-то из решений принимается вместо меня моей родительницей, то была убеждена, что она защищает меня от зла, от роковых, непоправимых ошибок, и была ей благодарна за советы и своевременный контроль.
…Когда мы с Сашкой ехали в машине, котёнок спал на моих коленях и изредка вздрагивал. Я никак не могла понять, неужели человек способен выбросить маленькое живое существо умирать на снег. Этот измученный, испуганный, почти до смерти замёрзший малыш явно не был рождён какой-то бездомной кошкой. Если бы он рос на улице, то знал бы, где прятаться от холода и где искать пищу, но этот котёнок просто жался к холодной, запорошенной снегом стене, звал на помощь и не хотел мириться с ожидавшей его неминуемой смертью. Скорее всего, он оказался неудачным подарком или просто лишним ртом. Но глупо рассуждать о жестокости в отношении животных, если некоторым представителям нашего вида ничего не стоит убить сотни, а иногда и тысячи сородичей.
Доставив котёнка в новый дом, первым делом мы решили его помыть. Под тёплым душем, мы принялись отмывать питомца от уличной грязи. Он был слишком измучен, чтобы сопротивляться, поэтому просто сидел в ванной, жмурился и позволял нам делать с собой абсолютно всё. Когда котёнок поел и, завёрнутый в тёплый плед, мирно уснул, мы тоже решили немного расслабиться: поужинать и выпить по бокалу вина.
— Ну что, за нашего нового товарища, — сказал Сашка и поднял бокал.
— За пушистого друга, которого, к счастью, мы нашли вовремя.
— Как назовём? — спросил Саша.
— Хм, дай-ка подумать. Диоген? Как тебе?
— В честь древнегреческого философа, который всю жизнь провёл в бочке? Что ж, некое сходство я наблюдаю, — рассмеялся Сашка.
— Диоген жил вовсе не в бочке, а в пифосе — большом глиняном сосуде. Древние греки не делали бочек, — возразила я и сразу пожалела о сказанном. Я знала, как Саша любит задавать выскочкам, любящим щегольнуть своими поверхностными знаниями, дополнительные вопросы и выяснять глубину их знаний.
— Ого! Откуда ты всё это знаешь? — спросил он с саркастичным оттенком в голосе.
— Давным-давно рассказывал один любитель истории, — неуклюже попыталась реабилитироваться я. Мне стало неуютно, и в глубине души я надеялась, что Саша не будет задавать вопросов, касающихся моего прошлого и знаний в области истории. И он, чувствуя моё замешательство, не стал этого делать.
— Что ж, мне нравится. Диоген жил, можно сказать, на улице, нашего питомца ждала та же участь, поэтому кличка подходящая.
Кризис миновал, я бесшумно выдохнула и расслабилась.
— С тобой мне так тепло и комфортно, удивительное чувство, — помолчав, сказал Саша. — Я люблю тебя.
От этих слов по коже побежали мурашки, а от долгого, горячего взгляда вдруг начала кружиться голова. Чтобы взять себя в руки и не наделать глупостей, я решила перевести всё в шутку и с наивно-добродушной улыбкой спросила:
— И за что же ты меня так любишь? Во мне нет ничего особенного.
Саша помолчал, не ослабляя хватку многозначительного взгляда, затем откинулся на спинку дивана и сказал:
— Ты обладаешь множеством прекрасных качеств, все они заслуживают восхищения, но люблю я тебя не за них. Для любви не может быть достойной причины, это чувство не подвластно воле. Я люблю, и единственная причина моей любви — ты, — он отвёл взгляд, будто что-то припоминая. — Помнишь, как-то ты пришла ко мне на работу и предложила переодеться клоунами, чтобы развлечь больных малышей в детском отделении. Ты сказала, что им там очень грустно, и если поднять детям настроение, процесс выздоровления ускорится. Мне так понравилась твоя идея, что я ещё несколько раз ходил в отделение уже без тебя, играл с ребятами и веселил их как мог.
— Ты не говорил мне об этом.
— Это было ни к чему, — небрежно бросил Саша. — В тот день, когда я смотрел на тебя, окруженную счастливыми личиками детей, радостную и задорную, с этим смешным красным носом, я не думал о том, какая ты благородная и непредсказуемая, об этом я думал позже. Тогда же просто смотрел на тебя и вдруг понял, что люблю. До этого я был влюблён, внутри меня пылал огонь, я обожал тебя, желал тебя, но в тот момент ощутил, что внутри выросло чувство, которое больше всего, что было раньше. Ты стала частью меня, родственной душой, в этот момент ты стала моей.
Все мысли и слова вдруг испарились. Я лишь слышала, как в груди бешено стучит сердце, словно запертая в клетку птица, которая никак не может выбраться на волю.
— Я люблю тебя, Саша, так сильно, что сердце сейчас разорвётся.
Его рука прикоснулась к моему лицу, и он долго смотрел мне в глаза. Я немного наклонила голову, чтобы его пальцы скользнули к моим волосам, глаза закрылись, я полностью была в его власти. Он целовал меня долго, страстно. Его губы спускались к моей шее. Его руки ласкали моё трепещущее тело. Дыхание стало частым, прерывистым. Я чувствовала его силу и доверяла ей.
