Эсме закрыла глаза, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы.
– После гибели клана Лара стояла на распутье, – тихо продолжил феникс, – и в каком-то смысле я повлиял на ее выбор. Я напомнил ей о книге… запрещенной книге, посрамляющей капитана-императора. Оказалось, в ее Внутренней библиотеке хранится много других запрещенных книг, и она занялась их восстановлением и печатью. Для утонченной аристократки, которой Лара была в то время, она справлялась с этим хорошо. Без преувеличения, изумительно справлялась. Постепенно у нее появились помощники, друзья и ученики, и то, что началось как месть одной магессы, единственной уцелевшей птицы из Совиного Гнезда, превратилось в настоящую подпольную организацию. Они называли себя Книжниками.
– Я про них слышала… – прошептала Эсме. – Они погибли.
– Да. – Что-то зашуршало: она открыла глаза и увидела, что Кристобаль встал и подошел к балкону. Он опирался одной рукой о стену и смотрел наружу, как будто пытаясь разглядеть там что-то очень важное. – Это случилось семь лет назад. Я был далеко, и я… опоздал.
Эсме вновь увидела мысленным взором площадь, так похожую на одну из тейравенских, но заваленную грудами седого пепла, меж которыми свободно гулял ветер. За миг до того, как люди впереди перестали загораживать обзор, – она поняла, что за помост там высится.
Это был эшафот.
На котором только что обезглавили троих приговоренных.
– Я искала доказательства. – Голос внезапно сел, и ей пришлось откашляться. – Доказательства того, что… Фениксов огонь не взрывает, а испепеляет. Но теперь я не знаю, что делать с этой находкой. Она слишком огромна, чтобы…
«…чтобы предъявить ее в суде».
– Четыреста восемьдесят два, – сказал Кристобаль невпопад.
– Что?
– Четыреста восемьдесят два, – повторил он. – Столько человек погибло в Лэйфире. Выжившие готовы были поверить, что их поразил молнией сам Великий Шторм, – ведь никто не мог предложить другого объяснения. Чуть позже имперские служаки придумали историю о взрыве на складе звездного огня, потому что о казненных Книжниках заговорили как о святых слугах Заступницы, которые несли свет знания в народ и погибли из-за ложного обвинения… Ходили и другие истории. Даже странно, что ни в одной из них почему-то не упоминаются фениксы.
– Я… – начала Эсме и замолчала, растеряв все слова. Сглотнула слезы. – Все б-бесполезно, да?
Кристобаль наконец-то повернулся к ней, но не сделал и шага навстречу. Она ожидала увидеть глаза, горящие алым, но в них не было даже искры. Они потускнели и словно погасли.
– Все правильно, – тихо сказал он. – Если завтра нам не удастся разобраться в случившемся и доказать, что я невиновен – если я невиновен! – то меня покарают не за Лейста, а за Лэйфир. В ином случае… – Он вздохнул. – Великий Шторм придумает для меня другое наказание.
Она крепче обняла себя за плечи. В просторной библиотеке было прохладно, но холод в душе Эсме словно шел изнутри. Как будто она начала превращаться в лед…
В какой-то момент она осознала, что сидит в кресле, а Кристобаль склонился над нею, упираясь руками в подлокотники. Лицо феникса было так близко, что она чувствовала его дыхание.
– Раз уж сегодня вечер правды, – со странной интонацией проговорил он, – я готов рассказать тебе все. Если, конечно, ты сама этого хочешь.
«Не рассказывай ей о том, что случилось, Велин, она меня не простит».
Эсме судорожно вздохнула.
– Ч-что на самом деле п-произошло с моими родителями? – спросила она запинаясь. – Расскажи мне все, без утайки. С начала.
Кристобаль медленно опустился на пол перед креслом, скрестив ноги и глядя на нее снизу вверх с совершенно непроницаемым лицом.
– Начало ты знаешь, – спокойно заговорил он. – Как мы познакомились с твоим отцом, как я возвращался… Как впервые увидел тебя, когда тебе было шесть. Все это время я не задавал Бартоло никаких вопросов о том, как он жил раньше, кем были его родители, и уж подавно не интересовался прошлым твоей матери – Леоны. Я даже не знал ее девичьей фамилии. Ах, прости… ты наверняка ее тоже не знаешь. Кадья. Леона Кадья. Ее родители, рыбаки, погибли во время одной из последних эпидемий жемчужницы на острове, когда ей не исполнилось и года; воспитали ее эльгиниты, они же научили шить. Она прославилась как искусная швея уже в пятнадцать лет и вскоре вышла замуж за твоего отца. Но об этом я узнал не от Бартоло – он боялся собственного прошлого, поэтому говорить предпочитал только о настоящем и будущем. – Кристобаль немного помолчал, глядя в сторону. – Вскоре после того, как Эйдел Аквила стал повелителем Тейравена, вблизи от острова Нараи – тебе это название ни о чем не скажет, но находится он примерно посередине пути из Облачного города в твой родной город, – так вот, вблизи от Нараи «Невеста ветра» взяла на абордаж торговый фрегат. Неожиданно для всех на борту обнаружился важный пассажир: курьер с письмом, адресованным тейравенскому наместнику. Я взялся его читать из чистого любопытства, не намереваясь ввязываться в дело, имеющее отношение к капитану-императору, но написанное застало меня врасплох… причем по двум причинам. Из письма следовало, что в Облачном городе каким-то образом раздобыли свидетельства о романтической истории, которая приключилась примерно тридцать лет назад между Марцио Амальфи, главой клана Буревестника, и молодой девушкой из Тейравена. Эта романтическая история закончилась рождением ребенка – девочки, которая, как утверждал написавший это послание чиновник из Управления тайных дел, осталась сиротой после вспышки жемчужной болезни, выросла среди эльгинитов и стала известной в городе мастерицей. Все имена были зашифрованы, и даже о том, что речь идет о Верховном Буревестнике, я догадался, скажем так, по косвенным признакам. Я расспросил курьера…
Эсме вздрогнула всем телом – и Кристобаль умолк. Потом он продолжил, словно ничего не случилось:
– …Но мало что смог из него вытянуть. По его словам, выходило, что кто-то в Облачном городе очень сильно интересуется этой девочкой, то есть – на тот момент – уже молодой женщиной, а если у нее есть дети, особенно сыновья, то и ими тоже. Он не смог объяснить почему. Наверное, сам не знал. Эйделу предписывалось во всем разобраться и отправить незаконнорожденную дочь Марцио вместе с предполагаемыми потомками в Облачный город.
Честно признаюсь: я попытался выкинуть эту историю из головы. Чего только не узнаешь в море… Но она не отпускала, грызла меня, и в какой-то момент я стал просыпаться по ночам, размышляя о загадочной незнакомке из Тейравена. Я вспоминал всех, с кем виделся, когда приезжал в гости к твоему отцу, и у меня перед глазами постоянно возникал образ твоей матери, твоей тихой и скромной матери, которая всегда что-то шила – даже сидя вместе с нами у камина и смеясь над нашими шутками, в любое время дня и ночи и в любую погоду. Однажды она мне сказала со смехом: «Иголка приросла к моим пальцам!» – и я это запомнил. Она так любила ткани, что я старался привозить их в подарок. Однажды нашел на рынке Лагримы зеленый шарф, об истинной ценности которого торговец не имел ни малейшего понятия. Я-то знал – у моей матери когда-то был такой же. Ну вот. Да. У меня возникла навязчивая мысль: а вдруг это письмо – про Леону, жену Бартоло? По возрасту сходилось, но ведь возраста недостаточно…
