Глина была бурой, будто перемешанной с кровью, а небо мозолистым, все в пузырях грозовых туч.
Я, помявшись, предложил ему выпить, помянуть бабулю, но старик лишь рукой махнул. Не махнул даже, а приподнял руку и опустил. Никакой небрежности, не отмахнулся. Движение получилось, как вздох: «Кому этим поможешь». И ушёл.
Я смотрел ему вслед и видел, понимал, что удаляется он недалеко, ненадолго. Вовсе не о том, что вернётся после моего ухода, думал. Совсем иное.
Мне некуда было спешить, я дожидался, пока управятся землекопы, и думал, как через пару минут покину это место, засеянное сомнительным вечным покоем. Уйду с несказанным облегчением, обещанием часто возвращаться и фальшивой уверенностью, что раз обещал, то все выполню без обмана. А он, старик, прошёл сквозь кладбищенские ворота и, наверное, ничего не почувствовал. И ни о чем особенном, скорее всего, не подумал. Наверное, будь мы оба лет на двадцать моложе, такой сумасшедшей разницы между нами не случилось бы. Но кто знает.
Чем не начальный сюжет для сериала? Жаль только, наснимали уже таких щедро, двух жизней не хватит пересмотреть. При том, что будь моя воля, я бы и одну для таких целей не выдавал.
Хорошо бы вот так, как тот дед-не-дед, состариться: прямым, молчаливым, строгим. Пальто длинное, шляпа с мягкими полями и трость. Но, похоже, выйдет иначе. Как жил, так и состариться выйдет – сутуло. Правда, тростью со шляпой нетрудно обзавестись.
Вот только о пальто сейчас не надо… Настроение как окурок во снегу затухает.
«Кыш, пальто из моих мыслей!»
«Ухожу, ухожу…»
64
Я не посмел пренебречь традицией и одиноко, зато обильно помянул старушку. Казалось бы, совершенно немыслимо упиваться горем в одиночестве. Это как секс, нужен еще кто-то. Однако я справился, опыт созревания дал о себе знать, богатый опыт.
Бабуля была на пути к лучшей жизни, для нее факт ухода был избавлением. И, наверное, радовалась, что сегодня внук не притащится к ней за добавкой:
– Ба, ну плесни наливочки, полирнуть. Слегка. Не блестит. И супцу горячего похлебать.
Потом, пьяненький дурачок, долго перед зеркалом так и эдак рассматривал себя, пытался уловить схожесть с не пожелавшим покинуть мои фантазии стариком. Сильно выпивши, я порой безобидно валяю дурака. Случается, что пою под проигрыватель, представляя себя Градским, хотя общего у нас – разве что плохое зрение. Я даже не задавака.
В тот раз я пытался рассмотреть в своей природе что-нибудь характерное, как у ничего мне не растолковавшего бабушкиного знакомца. Ну, рост обнаружился схожий, я тоже высок. Горбинка на носу. Правда, в происхождении горбинки виновна дверь, точнее – кошка. Но ведь и кошка – такое же можно допустить? – тоже природа. Худшая ее часть, но суть от этого не меняется, только тональность мысли. И почём мне знать, что у самого старика нос от рождения такой?
– Ну, хоть так, хоть что-то, – промычал под нос и подумал, что правильно довольствоваться малым. Это, по понятиям, – добродетель.
Ближе к полуночи я в поиске охлаждающих ощущений приник лбом и носом к оконному стеклу и в какой-то момент понял, что только оно отделяет меня от лица снаружи.
Глаза старика близоруко всматривались в меня, каждый глазом в каждый мой, как бы по отдельности. Оба разделённых взгляда были грустными и по-стариковски не глубокими, вычерпалась вся глубина за долгие годы. Да и нужна ли она, чтобы понять нас, проживающих жизнь просто, обыденно, хоть и принуждённо, а иногда вынужденно.
Старик улыбнулся мне уголками губ и кивнул: спрашивай.
– Я прав? – отказался я от прелюдии про догадки-сомнения.
– Как хочешь. Это уже неважно, – разобрал я по губам ответ.
– Зачем же тогда приходил?
– Не к тебе.
– А сейчас?
– Тоже не к тебе. К себе. Попрощаться.
– Как это?
– Просто. Ты – это я.
Утро обнаружило меня в кресле, придвинутом к подоконнику, голова на руках. Видимо, мы еще долго общались, но я растерял во сне все детали. Почти все, кроме одной:
– Мариуполь… И еще, как ты сказал? Нет, никогда не был. Думаю, ей так было удобнее. А «пил безбожно» – это про тебя, мой друг. Исключительно про тебя.
65
Похоже, я задремал. Так и есть. Провалился в неглубокое забытье ненадолго, хотя сегодня можно вообще не просыпаться; воскресенье. Сон вышел коротким, потому что внеплановый. На внеплановые сны запас грёз, я давно раскусил систему, совсем не рассчитан. Нет на раздаче тайничков от начальства, неучтённых резервов. Или есть, но руку туда запускают, если за клиентом заслуги какие числятся. За мной ничего выдающегося не значится. Прочерк в графе «Особо отмечен» в личной карточке адресата снов. Не заносить же в доблести изворотливость, позволяющую по полгода тянуть с возвращением однажды перехваченного до получки?! Без всяких обид и истерик со стороны кредиторов. А кстати… Ведь умение сохранить дружелюбие и уважение с их стороны, то есть непоколебленную веру в мою добропорядочность, вполне бы могло послужить претензией на бонус! Но, похоже, в департаменте грёз такого рода таланты не ценятся, а как и чем еще перед ними выслужиться – ума не приложу. Вот и приходится из внеурочных снов пробуждаться по-быстрому. Какой толк от сна без сновидений!
«Факт, пустая трата времени».
«А просто валяться, бока отлёживать – полная трата».
«Ну да, вот такая игра слов».
Скашиваю глаза и вижу в окне то, что и должен, – флаг. Он виден весь, все полотнище целиком. Значит, дует сильный северо-восточный и непременно быть снегу с дождём. Или без дождя. Или только дождю. И вдруг луч солнца! Неуместный, нежданный! Двадцатипятиваттное солнце, сверх того ослабленное фильтрами из облаков и туч, – тучи – они такие же, как облака, только озлобленные, налитые, – каким-то чудом пробилось к земле. И совершенно бессмысленно, так как ничему не могло помочь. Только зря растрачивалось. Видимо, самонадеянно полагает себя вечным.
Скольких я таких в своей жизни знавал!
Я задумался: отчего облако символизирует лёгкость, а туча, наоборот, – тяжесть намокшего, вдавленного в утомлённые плечи пальто?
«Не сметь, пальто… Кыш! Под прочь со своим драным карманом!»
То есть концентрация чего бы то ни было так важна? Тут же мысль словно с ледяной горки соскользнула в привычное и незамерзающее в силу градуса:
«Смешно подумать, но с выпивкой у меня все наоборот – никак не «летается» мне с лёгкого».
Я по отдельности собрал в глаза жалкие солнечные лучики, зажмурился и, вздёрнув веки, дерзко послал солнечное назад. Солнце от неожиданности замерло, потом сперва медленно, но, с каждым мгновением ускоряясь, спохватилось от меня прятаться. Хорошая погода – удивительно короткая история в наших широтах. За тепло, как всегда, требуется доплачивать. Зато холод и сырость – в базовой стоимости и в изобилии.
