А что, если я с головы до ног не прав? Ведь Гордыня, та, что грех, – чувство глубоко спрятанное, внутреннее, под сердцем. Его внешние проявление типа честолюбия, тщеславия, чванства слишком просты, чересчур примитивны, чтобы сойти за солидный грех. Да что я вообще знаю о грехах?! Грешный с ног до головы, что есть, то есть, но и ангел тоже, что до понимания собственных прегрешений. Правда, крылья в ломбарде с рождения, выкупить не на что. Мог бы третий глаз в размен с выгодой пристроить, да где он теперь… Со всех сторон не судьба, вот и маюсь.
42
В квартире у противных соседей снизу установлена сигнализация, имитирующая при срабатывании корабельный ревун. Он ревет не в корабельную силу, но на морской зов послушно откликаются все припаркованные во дворе сухопутные автомобили, что дает основания для смелого вывода: не только живое произошло из воды. Милиция при этом нашего двора сторонится, не приезжает, я бы слышал. Ревун часто срабатывает по вечерам. Хозяева, я так думаю, приходят домой и не успевают набрать код, слишком длинным его сплодили. Или дозвониться куда следует в строго отведенное время у них не выходит. Строгость – это первое имя всех, кто о нас заботится, от властей до сантехника, который по сути самая ближняя власть.
Или соседи входную дверь путают? Ведь целых две у них, и обе входные. Для одной – один код, для другой… Вот же уроды!
После душераздирающих звуков меня долго, пока не усну, не оставляет тревога. А на Хомячуру нападает дикий жрач, что ввергает меня в немалые убытки. Хомяк принимается есть быстро, суетливо и всё подряд. Словно предчувствует продовольственный сбой, новые санкции. У меня же совершенно иной повод для нервов. В свое время я до липких ладоней и влажных подмышек боялся оказаться на флоте. Это понятно: три года – не два, а год жизни – не просто год, а це-лый-год-мо-ей-ю-ной-жи-зни! С таким доводом не поспоришь, если ты не отвергнутый цивильным миром романтик, мечтающий о походах, клешах, бескозырках, штормах, то есть… о девчонках. Я искал совершенно иные подходы к слабому полу. Тоже не без романтики, но гораздо более экономные, что до времени. Но сейчас-то… Чего мне сейчас пугаться? В мои давным-давно не призывные годы. Да и отслужил как положено. Однако вот незадача: страхи гнездятся в моем сознании, как тени когда-то живых людей, навечно отпечатавшиеся на уцелевших стенах Хиросимы. Какие ассоциации корабельный ревун вызывает у хомяка, даже гадать не буду. С моей склонностью к неуклюжим, невежливым размышлениям обязательно обижу кого-нибудь. Этот «кто-нибудь», возможно, иного и не заслуживает, но что, если он очень недобр и сильно мстителен? Еще хуже – на целую профессию тень навести. Политик – это профессия или нет? Если так, то, признаться, ума не приложу, о чем может идти речь, но жрет, животное, как в последний час.
43
Кошка с ее неприязненным ко мне отношением очень похожа на людей, живущих непосредственно подо мной. На тех, к кому я, сопоставив характерные признаки, приписал ее, будто судно к порту. Волюнтаризм? А то! Чего мне с ними церемониться?! Они же круглый год без малейшей на то причины меня нарочито не любят, а один день в году по-настоящему и яростно ненавидят. Кошка, надо отдать ей должное, в этот день ведет себя совершенно обыденно, как всегда. Никаких протуберанцев в нашем «общении» не возникает. Ровное, устойчивое отвращение. Последний раз я сказал ей:
– Терпи. Скоро в очередной раз сменят ГОСТ истории, превратят меня в потомка Ихтиандра, переспавшего с Жар-Птицей… И породили они Жар-Рыбицу… Вот тут ты меня и схарчишь за милу душу.
– Это еще почему? – недоверчиво просемафорила кошка взглядом, прищурившись и демонстрируя край клыка.
– Потому, – продемонстрировал я отношение, но сам остался неудовлетворен доходчивостью ответа. – Потому что… рыбица. Сечешь? Это раз. А во-вторых, не резон мне с тобой, животным, разговоры разговаривать. Второе намного важнее первого.
Не знаю, что из сказанного оказалось Авроре доступным, но кошка неспешно, картинно облизнулась. Выглядело это непривлекательно плотоядно. Маньяки-убийцы с таким выражением лиц могли бы полировать на точильном камне свои тесаки. Или нижние соседи – поджидать в упомянутый день неприкрытой ненависти, как я рухну словно подкошенный, да так и останусь лежать бездыханный на замусоренном дворе. А кем-то выпущенная ракета оставит на небосклоне дымный след: «Это тебе за все расплата…»
44
У меня есть друг. Еще с молодости. Со студенческий поры. Наша искренняя взаимная привязанность сохранилась каким-то чудесным образом, несмотря на то, что он своротил горы в бизнесе, а они, неразборчивые, обвалились пустой породой на таких, как я, и погребли под собой. А ведь начинали почти что вровень. Но мой собственный бизнесок – я гордо пыжился, других поучал независимости, – быстро сморщился, усох, как гриб-дымовик. Потом на него наступили. Дым да шкурка – вот все, что осталось. И веер страхов, которым обмахивался, отгоняя иные, более поздние соблазны.
Поначалу, как водится, я горевал по поводу «не срослось» и своей незавидной судьбы. Другой хотелось, завидной. Очень хотелось. Потом остыл. Шрамик на лбу, по всему видать, помог с его баюкающим «Так сложилось…». В общем и целом, быстро остыл. Показалось даже, что быстрее других. Наверное, так и было. Долго горевать – на то особый талант нужен, вдовской. Мне эта участь по-любому не светит. Вопрос… Напросился, вот же мерзавец, наглым выскочкой. Как нам, непосвященным в интимные детали расторгнутого Костлявой союза, отделять вдов от вдовцов в однополых браках? Что, если так: «вдовствующий» в мужских браках, «вдовствующая» в остальных?
Ну да ладно, бегом назад к таланту горевать. Долгая горечь – она после долгой сладости, а я и распробовать ничего не успел. Утешал себя мыслью, что все однажды заканчивается, вот только мое «однажды» оказалось торопыгой из торопыг. Охнуть не успел, а оно уже тут как тут. Что было делать… Так уж с бизнесом в моей жизни сложилось: начал поздно, завершил рано. Не до срока, просто рано. В сухой остаток само собой выпало утешение, что по-своему у меня все было. Дело ведь не в продолжительности занятий, владения, образа жизни, наконец, а в сути. Какие при таком «философском» подходе к жизненной доле могут возникнуть претензии? Только одна-единственная: поздним родился. Не в смысле у пожилых родителей, а в том, что опоздал ко всему. Замешкался родиться в одной стране, поздно сообразил, что пережил ее и она переродилась, стала совершенно иной. Что живу теперь среди тех же других людей. Именно так, никакого «но», они просто «те же другие». В одной стране серьезных надежд подать не успел, все разгонялся, примеривался. В другой – подал, но, кажется, не так, как ждали. И не там. И людям не тем, чтобы смогли оценить. Как-то по-старому, так скажу, вышло у меня в новой стране. Возможно потому, что разгонялся не туда, примеривался не к тому. Но кто ж знал-то. Хочется верить, что по крайней мере по-честному все получилось, у меня, не со мной, но об этом не мне судить. Потому что у меня много сомнений на свой счет по части честности. Но верить все одно хочется. И что характерно, никто не мешает. Словом, поздний. Рефлексирующий, промелькнувший в чужом расписании, а потому стрелочником незамеченный. Не перевели стрелку, уехал в тупик. Странный образ – тупик посреди бесконечного проспекта. Однако какой есть.
