Весело улыбаюсь рыбешке, как старой знакомой, а она зубы узрела – и наутек! Глаза бешеные. Все-таки рыбы очень быстрые, когда не на сковороде. Наверное, у этого экземпляра генетическая память сработала. У меня примерно такая же реакция на вулканы: любопытство преодолеть не смог, да и путь за спиной значительный, жаль списывать в убытки, но свалил с горы очень быстро и в довольно рискованном темпе. Вероятность свернуть себе шею существенно превышала шансы на «нежданчик» в виде извержения. Утром – вежливый же человек – пришлось извиняться перед экскурсоводом и говорить необязательное и лживое про непривычную для москвича местную воду. Совершенно она не слабит, чушь. Но как-то оправдаться было необходимо. Вот и выкручивался в меру находчивости. Удивительно: все мы вроде бы вышли из воды, но если что с желудком не так – грешим в первую очередь на нее, родимую. На ее несвежесть. К моему вранью это отношения не имеет, но я подумал, что мои личные корни унизительно тянутся к тухлой воде.
Больше на Камчатку я ни ногой.
Успокаивающе и безуспешно помахиваю вслед рыбешке рукой. Понимаю улепетывающую треску лучше, чем иных людей. Жаль, что мне не пришло в голову принести ей извинения за ущерб. Невольно, однако же с аппетитом нанесенный ее тресочьему роду.
Не поторопился с вежливостью, а следовало бы.
Ощущаю неявное движение за спиной, но тревоги нет. «Сторожевые» волоски на руках шевелятся в блюзовой пьяноватой расслабленности. Тем не менее время от времени инстинкты желательно перепроверять. Бесконтрольные, они раскисают или, что хуже, отбиваются от рук, начинают вести себя кое-как, шалят, шельмуют нас, без того нервических, дерганых.
Поворачиваюсь неспешно, наслаждаюсь возможностями, дарованными средой, где такому неуклюжему персонажу, как я, даровано удовольствие являть необычную легкость и даже своего рода изящество. Восторг от собственной грациозности длится недолго, я в ту же секунду нервно сглатываю, ощущая, как единственная найденная мною жемчужина беспрепятственно проскальзывает в горло. Набедренная тряпица оказалась лишена карманов, и пристроить находку было некуда, только в рот. Остается припомнить, в каком фильме я подсмотрел этот трюк, потом найти и придушить режиссера. Или кутюрье, сконструировавшего мой актуальный наряд.
Кореяночка. Вне всяких сомнений кореяночка, разрез глаз выдает. Выясняется, что в грезах и особенно под водой я уверенно различаю типы азиатских лиц. Наяву все иначе. Наяву мне и со славянскими сладу нет. К своему глубочайшему стыду никак не могу запомнить лицо нашей новенькой почтальонши. Трудолюбие и усердие на нем – помню, а все остальное – словно вымарано. Когда она попадается мне навстречу без потрепанной служебной сумы, с рассосавшимися в щеках и надбровных дугах инъекциями человеконенавистнической набыченности, я прохожу мимо и не здороваюсь. Соседи, хватило ума, как-то раз попеняли на мое несообразное поведение. Видели, как я мимо почтальонши прошагал без приветствия. Даже кивок зажал. Подумали, что и на такую мелочь поскупился. Хам, одним словом. А значит, следует быть предельно осторожными и предупредительно вежливыми. То есть вежливо предупредить о недопустимости невежливого поведения. И как уже было замечено, не нарываться. А уж коли совсем невмоготу душе – так вопрошает к справедливости и всеобщему взаимному обожанию, – то лучше вообще из дома не выходить. У соседей, судя по всему, душевный накал оставался «в рамках», поэтому они проявили себя людьми обходительными, я мог бы сказать – любезными.
Соседей я, кстати, признал. И не кстати, если уж на то пошло. Отбоярился от прилипчивых воспитателей спонтанным нравоучением:
– Необоснованное дружелюбие с вероятными незнакомками, друзья мои, милостивой судьбой заключенные со мной вместе в одну сложенную из кирпича коробку, может оказаться весьма и весьма чреватым. Так в Писании сказано. По памяти не процитирую, а перевирать – боком выйдет. У Ленина со Сталиным тоже найдется похожее, многим боком вышло. Достоевский с Тургеневым только об этом и писали, а президент наш, молва донесла, с моста… через незнакомку рухнул. И через перила тоже. Молва, может, и привирает, а народ – тот всегда правду говорит. Я в самом деле не узнал почтальоншу. Вот хоть убейте. Умом понимаю, что намеренное манкирование знакомой женщиной – непростительное проявление дурного воспитания, нрава, настроения, наконец. Но вспомнить, кто эта очаровательная, будто волжскими ветрами принесенная к нам незнакомка, как ни силился, – не получилось. Вы непременно меня поймете, ни на миг не сомневаюсь. Вы ведь люди интеллигентные, мы с вами одного круга… – мягко пожурил я в финале радетелей этики стилизованным под политическую конъюнктуру призывом Маугли.
Лишил неплохих, допускаю, людей дара речи, годности к пониманию происходящего и, слава Всевышнему, желания впредь когда-либо вступать со мной в разговор. По любому поводу. Даже самому вопиющему.
– В этом весь ваш покорный слуга, – сообщил я пятью минутами позже зеркалу в своей прихожей, шутовски раскланявшись на три стороны. – И поверь, любезное мое, глумливое отражение: нет общения – нет и последствий! Без электричества руку током не ударит. Это сказал… Кто открыл электричество? Кого первым шандарахнуло? Может быть это я, раз не помню?
А ведь, казалось бы, чего было огород городить. Так просто исправить неловкую ситуацию. Вот окликнула бы меня почтальонша однажды:
– Что это вы рожу от меня воротите, как от проходимки какой?!
А я залыблюсь непонимающе, будто только что всплыл из глубины трудных дум на манер шарика с гелием и призывом здравствовать Первомаю:
– Ба! Да вас и не узнать. О как расцвели!
И шасть сей же момент в список душевных, очеловеченных, заслуживающих… Не свинья какая невоспитанная, а самое что ни на есть Homo, но сильно задумчивый. Обременен чем-то важным. Возможно, что непросто важным, а жизненно необходимым. И не только для себя самого, вообще для людей. Типа: «Где, сука, этот долбаный чурка со скребком?! Люди, мать его, ноги на льду ломают!»
Иногда, разминувшись с кого-то напомнившей мне женщиной, особенно если лицо ее натружено мизантропией, от нечего делать запоздало гадаю: почтальонша это была или не она? Одно хорошо: почтальонше я скорее всего еще более безразличен, чем она мне. Приведется однажды угадать «письмоношу» в партикулярном без сумки и поздороваться – не факт, что мне ответят. А невежливость меня задевает. Ой как задевает… Иногда прямо-таки бесит! Так что я не переживаю: дополнительные причины для расстройства мне не нужны, их и без того хватает, хоть в сеятели подавайся.
Но сейчас я далеко от дома и не жду ни счетов, ни извещений, ни устных разъяснений ранящих обстоятельств, по которым многие блага цивилизации более не для меня. Я далек вообще от всего. Я в Желтом море. И у меня здесь компания. Ощущение такое, словно я выпрыгнул из окна с сумасшедшей верхотуры, а у самой мостовой вдруг одумался и повернул назад. Но ошибся окном, домом, улицей, городом, страной. Очень, надо сказать, грамотно ошибся. Такое для меня редкость. Последний раз на службе дело было: пропустил ошибку – не описка, а натуральная диверсия! – в фамилии главного заводилы по делам спорта и молодежи. С другой стороны посмотреть, встречаются имена и фамилии, а иногда комбинации из того и другого… что грех не воспользоваться. На прошлой работе мною руководила Жанна Олеговна Пенкина. Легко догадаться, почему табличка на двери ее «кельи» воспроизводила имя с отчеством дамы полностью, выпадая вслед за директорским кабинетом из привычной для бюрократии лаконичности.
