– Ко всему привыкаешь, – сказала Кэрол.
– Да.
– Мы с Харджем продаём дом, и я сняла квартиру на Мэдисон-авеню. И устроилась на работу, представь себе. Я буду работать в мебельном магазине на Четвёртой авеню закупщицей. У меня в предках явно были плотники. – Она взглянула на Терез. – В любом случае это кусок хлеба, и я буду ему рада. Квартира хорошая, большая – вполне годная для двоих. Я надеялась, что, может быть, ты захочешь там жить со мной, но, видимо, не захочешь.
Сердце Терез метнулось, точно как тогда, когда она услышала голос Кэрол по телефону в аптеке. Что-то в ней невольно отозвалось, вмиг наполнило счастьем. И гордостью. Она была горда тем, что у Кэрол хватает мужества совершать такие поступки, произносить такие слова, что у Кэрол всегда будет хватать мужества. Она вспомнила, как мужественно Кэрол смотрела в глаза детективу на просёлочной дороге. Терез сглотнула, пытаясь проглотить биение своего сердца. Кэрол даже не смотрела на неё. Кэрол водила кончиком сигареты взад-вперёд по пепельнице. Жить с Кэрол? Когда-то это было невозможно, и этого она хотела больше всего на свете. Жить с ней и делить всё, зиму и лето, вместе гулять и читать, вместе путешествовать. И она вспомнила дни возмущённой обиды на Кэрол, когда она представляла, как Кэрол ей это предлагает и она отвечает «нет».
– Хочешь? – Кэрол посмотрела на неё.
Терез чувствовала, что балансирует на тонкой грани. Возмущения больше не было. Всё, что осталось, – это решение, натянутая в воздухе тонкая проволока, и ни с одной, ни с другой стороны ничто её не толкало и не тянуло. Но с одной стороны была Кэрол, а с другой – пустой вопросительный знак. С одной стороны – Кэрол, и теперь это будет по-другому, потому что они обе другие. Это будет мир настолько же незнакомый, каким был мир только что ушедший, когда она впервые в него вступила. Только теперь не будет препятствий. Терез подумала о духах Кэрол, которые сегодня ничего для неё не значили. Чистый лист, который предстоит заполнить, сказала бы Кэрол.
– Так что? – произнесла Кэрол с улыбкой, нетерпеливо.
– Нет, – ответила Терез. – Нет, не думаю. – «Потому что ты меня снова предашь». Так она размышляла в Су-Фолсе, это намеревалась написать или сказать ей. Но Кэрол её не предавала. Кэрол любила её больше, чем своего ребёнка. И отчасти поэтому она не стала давать обещаний. Она сейчас испытывала судьбу, как испытывала её в тот день на дороге с детективом, когда пыталась получить от него всё – и тогда тоже проиграла. Теперь же Терез видела, как меняется лицо Кэрол, как на нём появляются едва видные признаки изумления и шока, настолько неявные, что, возможно, она одна во всём мире и могла их заметить, и в какой-то момент Терез не в состоянии была думать.
– Это твоё решение, – сказала Кэрол.
– Да.
Взгляд Кэрол застыл на лежащей на столе зажигалке.
– Вот и всё.
Терез посмотрела на неё, и вопреки всему ей захотелось протянуть руки, коснуться волос Кэрол и сжать их крепко всеми пальцами. Неужели в её голосе Кэрол не услышала нерешительности? У неё вдруг возникло желание бежать, быстро выскочить в дверь и помчаться по тротуару. Было без четверти шесть.
– Я должна идти на коктейль. Это важно, потому что связано с возможной работой. Там будет Гаркеви. – Гаркеви даст ей какую-нибудь работу, она была в этом уверена. Она звонила ему сегодня в полдень по поводу оставленных в его студии макетов. Они все ему понравились. – И ещё я вчера получила задание на телевидении.
Кэрол с улыбкой подняла голову.
– Моя маленькая большая шишка. Теперь по тебе видно, что ты можешь сделать что-то хорошее. Ты знаешь, что у тебя даже голос изменился?
– Да? – Терез замялась – ей всё труднее было там усидеть. – Кэрол, ты можешь пойти со мной, если хочешь. Это большая вечеринка на пару комнат в гостинице в честь актрисы, которая играет ведущую роль в спектакле Гаркеви. Я знаю, что они не будут возражать, если я кого-нибудь с собой приведу. – И она не понимала точно, зачем её зовёт, с чего бы вдруг Кэрол захотела сейчас идти на коктейль, когда ей и самой-то не очень хотелось.
Кэрол покачала головой.
– Нет, спасибо, дорогая. Беги одна. У меня, собственно, встреча в «Элизе» через минуту.
Терез сгребла на коленях перчатки и сумку. Она посмотрела на руки Кэрол, на бледные, рассыпанные по тыльной стороне веснушки – обручального кольца теперь не было – и на её глаза. Терез чувствовала, что больше никогда её не увидит. Через две минуты, меньше, они расстанутся на тротуаре.
– Машина снаружи. Перед входом налево. И вот ключи.
– Знаю, я её видела.
– Ты ещё останешься? – спросила Терез. – Я оплачу счёт.
– Я оплачу счёт, – ответила Кэрол. – Иди, раз тебе надо.
Терез встала. Она не могла оставить Кэрол за столом, с их двумя чашками из-под чая, с пеплом от их сигарет перед глазами.
– Не оставайся. Выйди со мной.
Кэрол вскинула на неё взгляд с выражением некоего вопрошающего удивления.
– Хорошо, – сказала она. – У меня дома осталась пара твоих вещей. Мне…
– Это не имеет значения, – перебила её Терез.
– И твои цветы. Твои растения. – Кэрол расплачивалась по принесённому официантом счёту. – А что с цветами, которые я тебе подарила?
– Цветы, которые ты мне подарила… они погибли.
Их взгляды на секунду встретились, и Терез отвела глаза.
Они расстались на тротуаре, на углу Парк-авеню и Пятьдесят седьмой улицы. Терез перебежала проспект за секунду до того, как включился зелёный свет и выпустил у неё за спиной стаю машин, которые загородили от неё Кэрол, и Терез не могла её ясно разглядеть, когда обернулась на противоположном тротуаре. Кэрол медленно удалялась от неё, мимо входа в «Ритц-Тауэр» и дальше. Так и должно быть, подумала Терез, без долгих рукопожатий, без оглядки назад. И тут, увидев, как Кэрол взялась за ручку на двери автомобиля, она вспомнила о банке пива, которая так и осталась под передним сиденьем; вспомнила, как банка позвякивала, когда она въезжала в Нью-Йорк, выруливая вверх из тоннеля Линкольна. Она подумала тогда, что надо бы эту банку вытащить, прежде чем возвращать машину Кэрол, но забыла. Терез поспешила дальше, к отелю.
НАРОД УЖЕ вовсю сыпался в холл через две входные двери, и официанту, который пытался вкатить уставленный вёдрами льда столик в комнату, приходилось нелегко. В комнатах стоял шум, и ни Бернштейна, ни Гаркеви нигде не было видно. Она никого там не узнавала, ни души. Кроме одного лица – с этим человеком она несколько месяцев назад где-то говорила о работе, так и не материализовавшейся. Терез огляделась вокруг. Какой-то мужчина сунул ей в руку высокий стакан.
– Мадемуазель, – напыщенно произнёс он. – Не этого ли вы ищете?
– Спасибо. – Она с ним не задержалась. Ей показалось, что в дальнем углу она видит мистера Бернштейна. Путь к нему преграждали несколько женщин в больших шляпах.
