Прибыли коктейли, и Терез за них заплатила вместо того, чтобы просто расписаться. Ей никогда не удавалось оплатить ни один счёт иначе чем за спиной у Кэрол.
– Наденешь чёрный костюм? – спросила Терез, когда Кэрол вошла в комнату.
Кэрол бросила на неё многозначительный взгляд.
– Лезть на самое дно этого чемодана? – протянула она, направляясь к чемодану. – Вытаскивать его, чистить щёткой, полчаса выглаживать все морщинки?
– Мы полчаса будем пить это.
– Твой дар убеждения неотразим. – Кэрол отнесла костюм в ванную и пустила там воду.
Это был костюм, в котором Кэрол была в день их первого обеда.
– А ты заметила, что это мой первый бокал с самого Нью-Йорка? – спросила Кэрол. – Разумеется, не заметила. Знаешь почему? Я счастлива.
– Ты прекрасна, – сказала Терез.
И Кэрол одарила её пренебрежительной улыбкой, которую Терез так любила, и пошла к туалетному столику. Она накинула на шею жёлтый шёлковый платок, повязала его свободно и начала причёсываться. Свет лампы обрамлял её фигуру, как картину, и у Терез возникло чувство, что всё это уже когда-то происходило. Она вдруг вспомнила: женщина в окне, расчёсывающая длинные волосы; вспомнила даже самые кирпичи в стене, ощущение на коже и вид мелкой, как водяная пыль, измороси.
– А что, если мы тебя немного надушим? – спросила Кэрол, двинувшись к ней с флаконом. Она коснулась пальцами лба Терез, кромки её волос там, где тогда поцеловала.
– Ты напоминаешь мне женщину, которую я однажды увидела, – сказала Терез, – где-то неподалёку от Лексингтон. Не ты сама, но свет. Она расчёсывала волосы. – Терез замолчала, но Кэрол ждала, когда она продолжит. Кэрол всегда ждала, а у Терез никогда не получалось сказать в точности то, что она хотела. – Однажды рано утром, когда я шла на работу, и я помню, что начинался дождь. – Она продолжала сражаться со словами. – Я увидела её в окне.
Она и в самом деле не могла говорить дальше, о том, как стояла там, может быть, минуты три или четыре, и ей так сильно хотелось – что это лишило её сил, – чтобы женщина оказалась её знакомой, чтобы обрадовалась ей, если она зайдёт в дом и постучится в дверь. Если бы только она могла сделать это вместо того, чтобы идти на работу в «Пеликан-Пресс».
– Моя сиротка, – проговорила Кэрол.
Терез улыбнулась. В слове, как его произнесла Кэрол, не было ничего гнетущего или обидного.
– Как выглядит твоя мать?
– У неё были чёрные волосы, – быстро ответила Терез. – Она совсем не была на меня похожа.
Всегда как – то так выходило, что Терез говорила о матери в прошедшем времени, хотя в эту самую минуту её мать была вполне себе жива, где-то в Коннектикуте.
– Ты в самом деле думаешь, что она больше никогда не захочет тебя увидеть? – Кэрол стояла перед зеркалом.
– Да, думаю.
– А родные твоего отца? По-моему, ты говорила, что у него есть брат.
– Я с ним незнакома. Он был каким-то геологом, работал в нефтяной компании. Я не знаю, где он. – Говорить о дяде, которого она никогда в глаза не видела, было легче.
– Какое имя теперь носит твоя мать?
– Эстер… Миссис Николас Струлли. – Это имя значило для неё не больше, чем любое другое из телефонного справочника. Она посмотрела на Кэрол, внезапно пожалев, что назвала его. А вдруг Кэрол когда-нибудь… Как током, её пронзило чувство утраты, беспомощности. В конце концов, она так мало знает о Кэрол.
Кэрол взглянула на неё.
– Я никогда его не упомяну, – сказала она. – Никогда больше не упомяну. Если ты собираешься загрустить от этого второго бокала, не пей его. Я не хочу, чтобы ты сегодня грустила.
Ресторан, где они ужинали, тоже окнами выходил на озеро. Это был не ужин, а настоящий пир с шампанским и бренди после. Терез впервые в жизни была слегка пьяна; на самом деле гораздо более пьяна, чем ей хотелось показать Кэрол. Лейк-Шор Драйв навсегда останется для неё широким проспектом, утыканным особняками, каждый – на манер Белого дома в Вашингтоне. В памяти сохранится голос Кэрол, рассказывающий то об одном, то о другом доме, в котором она когда-то бывала, и тревожное осознание того, что в какой-то период времени это был мир Кэрол – так же как Рапалло, Париж и другие места, которых Терез не знала, какое-то время составляли каркас всего, чем Кэрол жила.
В тот вечер Кэрол сидела на краю своей кровати и курила перед тем, как выключить свет. Терез лежала в своей постели, сонно наблюдая за ней, пытаясь разгадать её беспокойный, озадаченный взгляд – взгляд, который ненадолго останавливался на чём-то в комнате и тут же перемещался на что-то ещё. О ком думала Кэрол – о ней, о Хардже, о Ринди? Кэрол попросила, чтобы её разбудили завтра в семь утра – она хотела позвонить Ринди до того, как та уйдёт в школу. Терез помнила их телефонный разговор в Дефайансе. Ринди повздорила с какой-то девочкой, и Кэрол пятнадцать минут с ней это обсуждала, пытаясь убедить Ринди сделать первый шаг и извиниться. Терез до сих пор ощущала действие выпитого – шампанское бродило в ней, до боли близко притягивая к Кэрол. Стоит просто попросить, подумала она, и Кэрол разрешит ей лечь спать с собой в одной постели. Она хотела большего – целовать её, чувствовать, как соприкасаются их тела. Терез подумала о двух девушках, которых видела в баре «Палермо». Они это делали, она знала, и не только это. А вдруг Кэрол брезгливо её оттолкнёт, если она всего лишь захочет её обнять? И улетучится в то же мгновение вся теперешняя, какой бы она ни была, привязанность Кэрол к ней? Картина холодного отпора начисто смела всё её мужество. Оно робко прокралось обратно в виде вопроса: нельзя ли попросить просто лечь спать в одну постель?
– Кэрол, ты не против…
– Завтра поедем на скотный двор, – Кэрол заговорила одновременно с ней, и Терез расхохоталась. – Что, чёрт подери, в этом такого смешного? – спросила Кэрол, гася сигарету. Однако она тоже улыбалась.
– Просто смешно. Это ужасно смешно, – ответила Терез, продолжая смеяться, прогоняя смехом всё томление и замысел этой ночи.
– Это ты от шампанского хихикаешь, – сказала Кэрол, щёлкнув выключателем.
БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ они покинули Чикаго и поехали в направлении Рокфорда. Кэрол сказала, что там, возможно, её ждёт письмо от Абби, но, вероятно, нет, потому что Абби не любит писать письма. Терез пошла в обувную мастерскую заштопать мокасин, а когда вернулась, застала Кэрол в машине за чтением письма.
– По какой дороге мы отсюда выезжаем? – лицо Кэрол теперь было более радостным.
– По двадцатой, на запад.
Кэрол включила радио и крутила ручку настройки, пока не поймала какую-то музыку.
– Какой есть подходящий город для ночёвки на пути в Миннеаполис?
– Дубук, – ответила Терез, глядя на карту. – Или вот Ватерлоо, вроде довольно большой, но это ещё миль двести.
