– Спасибо. – Терез забрала у него Мадонну, подняла её, чтобы поставить обратно на полку, затем резко опустила руки и с размаху грохнула статуэтку об пол.
– Терри!
Мадонна лежала, расколотая на три или четыре фрагмента.
– Ничего, – проговорила она. Сердце её колотилось, как в гневе, как в схватке.
– Но…
– Чёрт с ней! – сказала она, ногой в туфле оттолкнув осколки в сторону.
Ричард ушёл секунду спустя, хлопнув дверью.
Что это её так довело, спрашивала себя Терез, – история с Андроничем или Ричард? Секретарша мистера Андронича позвонила примерно за час до этого и сообщила, что мистер Андронич решил вместо неё нанять ассистента из Филадельфии. Так что эта работа не будет её здесь дожидаться, когда она вернётся из поездки с Кэрол. Терез опустила взгляд на разбитую Мадонну. Дерево изнутри было весьма красиво. Оно раскололось ровно по линии волокон.
В ТОТ ВЕЧЕР КЭРОЛ ПОДРОБНО расспросила её о разговоре с Ричардом. Терез была немного раздражена тем, что Кэрол так беспокоится, не обиделся ли он.
– Ты не привыкла думать о чувствах других людей, – без обиняков сказала Кэрол.
Они были в кухне, готовили поздний ужин, потому что Кэрол на вечер отпустила горничную.
– Какая у тебя есть реальная причина думать, что он в тебя не влюблён? – спросила Кэрол.
– Возможно, я просто не понимаю, как он устроен. Но не похоже это на любовь.
Потом, посреди ужина, посреди разговора о поездке, Кэрол неожиданно заметила:
– Тебе вообще не следовало говорить с Ричардом.
Терез сейчас впервые заговорила с ней на эту тему, пересказала что-то из того первого разговора с Ричардом в кафетерии.
– Почему? Лучше было бы солгать?
Кэрол не ела. Она отодвинула стул и встала из-за стола.
– Ты слишком молода, чтобы знать, чего хочешь. Или о чём говоришь. Да, в данном случае – солгать.
Терез опустила вилку. Она смотрела, как Кэрол берёт сигарету и прикуривает.
– Я должна была с ним проститься и простилась. Я это сделала. Больше я с ним не увижусь.
Кэрол открыла дверцу внизу книжного шкафа и вытащила бутылку. Она налила немного в пустой бокал и громко захлопнула дверцу.
– Почему ты это сделала сейчас? Почему не два месяца назад или не двумя месяцами позже? И почему ты упоминала меня?
– Я знаю… Мне кажется, его это страшно занимает.
– Вероятно, да.
– Но если я просто-напросто с ним больше не увижусь… – Она не смогла закончить – сказать о том, что он не способен её преследовать, шпионить за ней. Она не хотела говорить Кэрол таких вещей. И кроме того, она помнила его глаза. – Я думаю, он отступится. Он сказал, что не может с тобой тягаться.
Кэрол хлопнула себя ладонью по лбу.
– Не может тягаться, – повторила она. Она вернулась к столу и перелила немного воды из своего стакана в бокал с виски. – Как верно. Доедай. Может быть, я делаю из мухи слона, не знаю.
Но Терез не пошевелилась. Она поступила неправильно. И в самом лучшем случае, даже поступая правильно, она не сможет дать Кэрол того счастья, которое даёт ей Кэрол, подумала она, как уже сто раз до этого думала. Кэрол бывала счастлива лишь изредка, моментами, которые Терез ловила и сохраняла. Один из них случился в вечер, когда они убирали рождественские украшения – Кэрол тогда сложила гармошкой цепочку ангелов и сунула её в книгу между страниц.
– Я их сохраню, – сказала она. – Под защитой двадцати двух ангелов я не смогу проиграть.
Теперь Терез посмотрела на Кэрол, и хотя та за ней наблюдала, она делала это сквозь пелену своих мыслей, пелену, которую Терез так часто видела, которая разделяла их, как пропасть.
– Реплики, – сказала Кэрол. – Я не могу тягаться. Люди рассуждают о классике. Эти реплики – классические. Сотня разных людей произносит одни и те же слова. Есть реплики для матери, реплики для дочери, для мужа и любовника. Лучше б ты умерла у меня на глазах. Одна и та же пьеса в исполнении разных актёрских составов. Что, говорят, определяет пьесу как классическое произведение, Терез?
– Классическое произведение… – Её голос звучал напряжённо и сдавленно. – Классическое произведение – это нечто, содержащее типичную человеческую ситуацию.
КОГДА ТЕРЕЗ ПРОСНУЛАСЬ, солнце было в её комнате. Она минутку полежала, наблюдая за колеблющимися на бледно-зелёном потолке водянистыми солнечными бликами; прислушалась, пытаясь уловить хоть какие-нибудь звуки в доме. Её блузка свешивалась с края бюро. Почему она так неаккуратна в доме Кэрол? Кэрол этого не любит. Живущий где-то за гаражами пёс лаял с перерывами, вполсилы. Был один приятный эпизод накануне вечером – телефонный звонок от Ринди. Ринди, вернувшейся с чьего-то дня рождения, в полдесятого. Можно она пригласит гостей на свой день рождения в апреле? Разумеется, сказала Кэрол. После этого Кэрол стала другой. Она говорила о Европе, о летнем отдыхе в Рапалло.
Терез встала и подошла к окну, подняла створку повыше и оперлась на подоконник, сжавшись от холода. Нигде не было таких утр, как за этим окном. В траве на круглой клумбе за подъездной аллеей, как рассыпанные золотые иглы, лежали пики солнечного света. Солнце искрилось на влажных листьях живой изгороди, и небо было – свежая сплошная синева. Она посмотрела на участок подъездной аллеи, где в то утро была Абби, и на кусочек белого забора за кустами, отмечающими конец лужайки. Земля казалась живой и юной, хоть зима и окрасила траву в коричневый цвет. Вокруг школы в Монклере были деревья и живая изгородь, но зелень неизменно оканчивалась либо частью кирпичной стены, либо серым каменным зданием, каким-нибудь из школьных корпусов – медпунктом, дровяным сараем, инструментальной кладовой – и каждую весну зелень казалась уже старой, подержанной, будто она передавалась от одного поколения детей следующему – такой же школьный атрибут, как учебники и форма.
Терез надела привезённые из дому клетчатые брюки и рубашку, одну из оставленных здесь раньше, теперь выстиранную. Было двадцать минут девятого. Кэрол любила вставать примерно в полдевятого, любила, чтобы её будили чашкой кофе, хотя Терез заметила, что она никогда не поручала этого Флоренс.
Когда она спустилась, Флоренс уже была в кухне, но только начала делать кофе.
– Доброе утро, – сказала Терез. – Вы не возражаете, если я приготовлю завтрак?
Флоренс не возражала два предыдущих раза, когда приходила в кухню и заставала там Терез за приготовлением завтрака.
– Пожалуйста, мисс, – ответила Флоренс. – Я только пожарю себе яичницу. Вы любите всё делать для миссис Эрд сами, не правда ли? – сказала она утвердительным тоном.
Терез в этот момент доставала из холодильника два яйца.
– Да, – улыбнулась она и опустила одно из них в едва начавшую нагреваться воду. Её ответ прозвучал довольно односложно, но что ещё она могла ответить? Подготовив поднос для завтрака и снова обернувшись, она увидела, что Флоренс опустила в воду второе яйцо. Терез вытащила его оттуда пальцами. – Она хочет только одно, – сказала Терез. – Это яйцо – для моего омлета.
