– Что – что? – ответила она. – Я не знаю её мужа.
Ричард секунду помедлил, после чего хмурость ушла из его взгляда. Он улыбнулся, как бы признавая собственное неблагоразумие.
– Прости. Я просто был уверен, что сегодняшний вечер мы проведём вместе.
Он направился к Кэрол.
– Спокойной ночи, – сказал он.
Было видно, что он собирается уйти один, и Кэрол предложила:
– Вам в даунтаун? Может быть, я смогу вас подбросить.
– Я пешком, спасибо.
– Я думала, у вас двоих какие-то планы, – сказала Кэрол, обращаясь к Терез.
Терез увидела, что Ричард не торопится уходить, и подошла к Кэрол, туда, откуда он бы не мог услышать.
– Ничего важного. Я лучше останусь с тобой.
К Кэрол подкатило такси. Кэрол взялась за ручку двери.
– Ну, наши планы тоже не так уж важны, так почему бы тебе не провести уже этот вечер с Ричардом?
Терез бросила взгляд на Ричарда и поняла, что он всё слышал.
– Пока, Терез, – сказала Кэрол.
– Спокойной ночи, – выкрикнул Ричард.
– Спокойной ночи, – сказала Терез, глядя, как Кэрол захлопывает за собой дверцу такси.
– Итак… – протянул Ричард.
Терез повернулась к нему. Она не пойдёт на концерт, и ничего отчаянного совершать тоже не станет, она это поняла, – ничего более отчаянного, чем быстрым шагом отправиться домой и заняться декорацией, которую она хотела закончить ко вторнику для Гаркеви. Она увидела весь свой дальнейший вечер – с гнетущей и в то же время непокорной фатальностью – за ту секунду, которая потребовалась Ричарду, чтобы подойти к ней.
– Всё равно я не хочу идти на концерт, – сказала она.
К её удивлению, Ричард сделал шаг назад, гневно выкрикнул:
– Хорошо, не иди! – и отвернулся от неё.
Он шёл на запад по Пятьдесят девятой улице своей расхлябанной, кособокой походкой, с правым плечом, выступающим вперёд левого, неритмично размахивая по бокам руками, и уже по одной походке она могла понять, что он рассержен. Она глазом не успела моргнуть, как он пропал из виду. В уме пронёсся отказ, полученный в понедельник от Кеттеринга. Она уставилась в темноту, куда сгинул Ричард. У неё не было чувства вины за сегодняшний вечер. Это было что-то другое. Она ему завидовала. Она завидовала его вере в то, что для него всегда найдётся место, дом, работа, человек. Она завидовала этому его мироощущению. Она была им почти возмущена.
13
Ричард это начал.
– Чем она тебе так нравится?
Это был вечер, когда она отменила свидание с ним ради призрачной надежды на то, что к ней придёт Кэрол. Кэрол не пришла, зато пришёл Ричард. И теперь, в пять минут двенадцатого в огромном, с розовыми стенами кафетерии на Лексингтон-авеню она собиралась было начать, но Ричард её опередил.
– Мне нравится быть с ней, мне нравится с ней разговаривать. Мне по душе каждый, с кем можно поговорить. – Фразы из какого-то письма, которое она написала для Кэрол, но так и не отправила, проплывали в сознании как бы для ответа Ричарду. У меня чувство, что я стою посреди пустыни с простёртыми руками, и ты проливаешься на меня дождём.
– Да ты чертовски от неё голову потеряла, – объявил Ричард тоном поясняющим и возмущённым одновременно.
Терез набрала в лёгкие воздуха. Не мудрствовать и просто сказать «да» или попытаться объяснить? Что он вообще может понять в этом, даже если она произнесёт миллион слов?
– Она об этом знает? Разумеется, знает. – Ричард сдвинул брови и затянулся сигаретой. – Тебе не кажется, что это довольно неумно? У школьниц бывают такие пылкие увлечения.
– Ты не понимаешь, – сказала она. Она была настолько, настолько уверена в себе! Я гребнем расчешу тебя, соберу по нотке, как музыку, рассыпавшуюся по кронам всех деревьев в лесу…
– Что тут понимать? Но она понимает. Она не должна тебе потакать. Она не должна так вот играть с тобой. Это нечестно по отношению к тебе.
– Нечестно по отношению ко мне?
– Что это она делает, забавляется с тобой? А потом в один прекрасный день ты ей надоешь, и она вышвырнет тебя вон.
«Вышвырнет меня вон, – подумала она. – Что такое внутри и что такое вовне? Как можно вышвырнуть вон чувство?» Она злилась, но не хотела спорить. Она ничего не сказала.
– Ты как в дурмане!
– Я в полном сознании. Я никогда не была в более ясном сознании, чем сейчас. – Она взяла в руки столовый нож и стала водить большим пальцем взад-вперёд по краю лезвия у его основания. – Почему ты не оставишь меня в покое?
Он насупился.
– Оставить тебя в покое?
– Да.
– Ты имеешь в виду с Европой тоже?
– Да, – сказала она.
– Послушай, Терри… – Ричард заёрзал на стуле и подался вперёд, помедлил в нерешительности, затем взял ещё одну сигарету, с отвращением прикурил, бросил спичку на пол. – Ты в каком-то трансе! Это хуже…
– Просто потому что я не хочу с тобой спорить?
– Это хуже, чем страдать от любви, потому что лишено какого-либо здравого смысла. Неужели ты этого не понимаешь?
Нет, она не понимала ни слова.
– Но у тебя это пройдёт через какую-нибудь неделю. Я надеюсь. Боже мой! – Он снова нервно дёрнулся. – Допустить… Допустить на минуту, что ты практически хочешь со мной распрощаться из-за какого-то глупого увлечения!
– Я этого не говорила. Ты это сказал. – Она опять посмотрела на него, на его застывшее лицо – впалые щёки начали наливаться краской. – Но с чего мне хотеть быть с тобой, если ты только и делаешь, что споришь обо всём этом?
Он откинулся на спинку стула.
– В среду, в субботу следующую у тебя будет уже совсем другое настроение. Ты с ней и трёх недель не знакома.
Терез посмотрела туда, где на раздаче вдоль пышущих паром лотков с едой, выбирая себе то и это, медленно двигались люди, и затем их, словно течением, сносило к изгибу стойки, где они рассеивались.
– Пожалуй, можно и распрощаться, – сказала она, – потому что ни ты, ни я никогда не изменимся и навсегда останемся такими, какие мы есть сейчас, в эту минуту.
– Терез, ты ведёшь себя, как человек, который настолько сошёл с ума, что считает себя более вменяемым, чем когда-либо.
– О, давай это прекратим!
Стиснутая в кулак рука Ричарда с костяшками, обтянутыми белой веснушчатой кожей, неподвижно лежала на столе, но была воплощением руки, пытавшейся вколотить какой-то тщетный, неслышный аргумент.
– Я тебе одно скажу – я думаю, твоя подруга знает, что делает. Я считаю, что она совершает преступление против тебя. Я уже подумываю, не заявить ли на неё кому-нибудь, но загвоздка в том, что ты не ребёнок. Ты просто ведёшь себя, как ребёнок.
